Николай Беляев: Седьмая сестра

Среди латников и чудовищ возникла пауза. Судя по всему, кто-то заметил отряд — один за другим люди замолкали и оборачивались.

— Огонь, — выдохнул Сергей.

Метров тридцать-сорок — расстояние для пистолетного выстрела. Винтовочная пуля на таком расстоянии, как оказалось, прошивает насквозь даже эти самые латы…

Громадины повалились почти сразу — Витя стрелял на поражение, четырехлетний опыт позволял играть на «дегтяре», как на скрипке Страдивари. Когда он перенес огонь на латников, оставалась еще почти треть диска. Первый же выстрел Сергея вышиб мозги седовласому, и тот бессильно повалился на и без того залитый кровью снег. Из остальных двое подняли мечи и бросились вперед, но повалились под пулями, а третий вскинул лук, но получил пулю от Жени точно в центр лба…

Бойцы бросились к домам.

— Пашка, Кирилл, осмотритесь! Остальные — ищем живых! Готовьте перевязочные пакеты!

Сергей рухнул на колени перед одним из раненых, парнем на вид лет двадцати в грубоватой крестьянской одежде, вытаскивая из кармана перевязочный пакет. Тот, видимо, поняв, что опасность миновала, силился подняться, зажимая рукой раненый бок.

— Тихо-тихо-тихо! Лежи, парень, сейчас мы тебе поможем!

Парень разлепил губы — было видно, что ему очень тяжело.

— Они… грозили… кулаком Черного Владыки… искали… Азалара… поссорились…

Сергей разматывал бинт.

— Тенистая… Долина… Оккупанты…

— Оккупанты, да? — Сергей начал бинтовать рану парня, и глаза его не предвещали ничего хорошего. — У нас есть свой счет… к оккупантам. Держись, парень. Будем… карать!

Сергей тяжело опустился на бревно у стены полусгоревшей мельницы, набрал ладонями сравнительно чистого снега, вытер им лицо. Пашка, Витя и Женечка тоже расположились здесь, Кирилл устроился с СВТ у одной из сгоревших хижин, от которой хорошо просматривался ручей и подходы к поселку.

Услышанное от раненых было невероятным.

Это не ад.

Это просто земля, где живут люди.

Но тут живут не только люди — тут живут и чудища, вроде тех, что уже видели. И, что хуже того — тут живут и люди, которые ни в грош не ставят человеческую жизнь…

Тринадцать тел, выложенных рядком вдоль одной из изгородей и покрытых рогожей. И еще семь, из них три огромных, стащенные в кучу на окраине поселка.

Крестьяне (выживших набралось десять, шестеро мужчин и четыре женщины — семеро были ранены легко, но трое бы умерли, если бы не подоспели бойцы с перевязочными пакетами) наперебой говорили на странном языке, в целом понятном и связном, но не настолько, чтобы, скажем, писать на нем стихи — они пояснили, что это Всеобщий, язык, который используют в основном в торговых делах («Вроде эсперанто», — пояснила образованная Женечка, ушедшая на курсы снайперов с третьего курса университета). Картина из их рассказов вырисовывалась следующая.

Поселок, именуемый Дубовым Холмом, давным-давно жил неспешной крестьянской жизнью. Здешние люди, все как один неграмотные (кроме убитого старосты — того, что был в кольчуге), редко выбирались куда-то дальше Тенистой Долины — крупного то ли села, то ли городка километрах в 30 к юго-западу. Дорога проходила совсем недалеко на юго-востоке, движение по ней было в лучшие времена довольно оживленным — Тенистая Долина была местным центром. Там жил какой-то мудрец с непроизносимым именем, о котором крестьяне отзывались чуть ли не благоговейно («Явно профессиональный шарлатан», — тихонько шепнул циничный Пашка). Себя крестьяне называли просто «народом Долин» — судя по всему, весь регион назывался Долинами, они упомянули еще Долину Шрама и Долину Перьев.

Все стало плохо несколько недель назад. Несколько человек, отправившихся в Тенистую Долину, вернулись перепуганными — мудрец куда-то пропал, старая башня, в которой он жил, лежала в руинах, а городок кишел наемниками Черной Сети (Сергей попытался расспросить, что такое Черная Сеть, но перепуганные крестьяне начинали путаться, да и языковой барьер играл свою роль — понятно было лишь, что это крайне нехорошие люди). Тут опять всплыло слово «оккупанты». Причем, по словам крестьян, оккупантов с радостью встретил городской глава — суть ли не с хлебом-солью.

Витя в этот момент рассказа набычился: было ясно, что ситуация знакомая донельзя — одного такого они чуть не расстреляли в крупной белорусской деревне. Спас подонка лишь старлейт, прикрыв его чуть ли не собой и заявив что-то вроде «Чем мы будем отличаться от этих сволочей, если убьем его без суда и следствия?»