Майкл Ши - Восьмая нога бога

С Помпиллой мы встречались на набережной против Морского Музея, куда, убедившись, что его люди справляются с разгрузкой корабля, проводил нас Плект. Рассчитывая, что наша клиентка легко узнает нас по тележке, мы с полчаса стояли на самом людном месте возле Музея, но дама во вдовьем одеянии так и не объявилась. Двадцать дней подряд она будет встречать на этом месте приходящие с утренним приливом корабли, предупредила нас ведьма-травница, а мы прибыли за три дня до истечения срока.

– Оставь здесь своих людей, Лагадамия. Пойдем, я покажу тебе Храм, – предложил Плект.

И действительно, не мешало бы получить некоторое представление о культе, раз уж мы взялись за это поручение. Мне вовсе не улыбалось впервые оказаться в храме А-Рака с грузом, который мы подрядились доставить. Разумеется, столичное святилище далеко превосходит остальные и размерами, и роскошью, тогда как местом последнего упокоения мужа Помпиллы станет скромный сельский храм, но есть между ними кое-что общее: время от времени сам А-Рак или кто-нибудь из его многочисленных отпрысков наведывается туда, вот мне и хотелось узнать, как чувствует себя человек в присутствии бога.

Храм А-Рака в Большой Гавани стоит у самого подножия утесов, в административном и финансовом сердце города. Мы вступили на широкий бульвар, пестревший витринами магазинов, тем более роскошных, чем ближе мы подходили к храму; богатые дома процветающих купцов постепенно сменили особняки денежных воротил и украшенные пилястрами и фризами Биржи и Счетные Палаты, у дверей которых то и дело останавливались фаэтоны, ливрейные лакеи соскакивали с запяток, опускали подножки, распахивали дверцы и помогали финансистам в пышных париках сойти на землю.

Само святилище больше напоминало крепость, чем место религиозного поклонения: на мощном восьмиугольном основании покоился тяжелый купол, почти сплошной, если не считать восьмиугольных же окон затемненного стекла, прорезанных в каждой из восьми каменных граней. Вход в храм обрамляли громадные колонны; массивные, кованой меди двери стояли распахнутые. В нескольких шагах от порога Плект остановился и обнял меня на прощание.

– Ухожу обратно на Мелководье сегодня же, с полуденным отливом.

– И внутрь меня не проводишь?

Он бросил на широко распяленные двери полный отвращения взгляд.

– Я ничего не знаю об этом культе, да и знать не хочу. То, что у них называется алтарем… ну, в общем, на самом деле это яма. Вход в шахту. – Тут он нарочито передернулся. – Понимаешь, бог или любой из его многочисленных отпрысков иной раз посещает службу лично и даже может, если захочет, показаться своей пастве. Конечно, обычно ничего такого не происходит… но я никогда не вхожу внутрь, мне от одной мысли дурно делается. Так что прощай, моя милая, честная Лагадамия, благороднейшая из нунциев!

Войдя внутрь, я обнаружила, что восьмигранники окон, сплошь черные снаружи, составлены из треугольников – дымчато-красных, черных и цвета темного янтаря; солнечные лучи, проходя сквозь них, наполняли все внутреннее пространство громадного купола кровавой мглой, которая казалась еще гуще из-за развешенных повсюду прозрачных шелковых полотен, превращавших интерьер храма в настоящий лабиринт; эти занавеси, хотя и не служили препятствием для взгляда, непрестанно колыхались, придавая призрачный, неуловимо двусмысленный характер святилищу, очертания которого, если глядеть сверху, напоминали восьмигранное колесо: ряды скамей для молящихся водоворотом спиц устремлялись к оси высокого помоста. Когда я остановилась в дверном проеме, мои глаза оказались на одном уровне с полудюжиной жреческих фигурок (поверх одежды каждый жрец носил белый шелковый шарф с длинными серебряными кистями), которые выстроились через равные промежутки друг от друга на краю платформы. Их лица были обращены к середине помоста, а один, в восьмигранном кожаном колпаке с драгоценной диадемой поверх, стоял на шаг впереди остальных и выводил неразборчивые слова службы. Священники держали глаза долу, и главный тоже говорил куда-то вниз, словно обращаясь к камню у себя под ногами, посреди которого я наконец разглядела то, чего не видела прежде: «алтарь», который был входом в шахту.

В храме было малолюдно. На скамьях расположились человек сто, не больше. Мне пришло в голову, что красноватая дымка и прозрачные полотнища здесь неслучайны, – они сглаживают ощущение заброшенности, наверняка царящее и в других храмах. Служба, однако, оказалась впечатляющей. Эхо мешало разобрать слова, но глубокий гулкий колодец, на дне которого затаился бог, отзывался на каждый звук голоса священника, отчего вся церемония становилась торжественной и мрачной.