Гай Кей - Дети земли и неба

— Молчите, пока вас не спросят! — прикрикнул на художника Лоренцо Арнести, сидящий посередине, между началом и концом стола.

Арнести принадлежал к числу тех членов Совета, у которых имелись амбиции. Он не трудился их скрывать. Это его ошибка. Слишком рано для него становиться столь прозрачным.

«Мы носим маски не только на карнавале».

Герцог вспомнил, как эти слова говорил его дядя. Много лет назад. Время может убегать от человека. Сейчас он поднял руку, предостерегающе приподнял палец с перстнем. Арнести бросил на него быстрый взгляд, черты его лица разгладились. Надел маску.

Герцог произнес:

— Совет приносит свои извинения за это, синьор Виллани. Есть причина, по которой ваше присутствие здесь потребовало подобных действий. Надеюсь, вы не ранены, и позволите нам все объяснить?

— А у меня есть выбор, синьор герцог? Мне позволят сейчас повернуться и уйти?

Возможно, слишком колючий ответ после учтивого приветствия власти. Герцог позволил себе задержать на нем взгляд перед тем, как ответить. Он отметил, при свете ламп по обеим сторонам от художника, что до него дошел смысл паузы.

— Конечно, вы можете уйти. Но мы надеемся, что вам хотя бы любопытно, какое предложение мы хотим вам сделать, и вы выслушаете его перед тем, как покинете нас.

Предложение было важным словом. Если этот человек умен, он это поймет.

Он был умен, он понял. Герцог Риччи увидел, как сын Виллани опустил глаза и подождал несколько секунд, чтобы успокоиться. Плечи его чуть опустились. Он был совсем юный. Отчасти и поэтому он здесь, разумеется. Когда он снова поднял глаза, их выражение было другим.

— Предложение? — переспросил он, как и ожидалось.

Герцог Риччи подумал, что людьми в большинстве случаев несложно управлять. Просто нужно достаточно долго этим заниматься. И обладать властью, разумеется. Необходимо иметь возможность их убивать. Его дядя тоже говорил нечто подобное. Отец герцога оказался в числе убитых. Также много лет назад.

— Позвольте мне сначала сказать, — продолжал герцог, — что все члены Совета были поклонниками работ вашего отца, да приютит его Джад в свете своем. На мой взгляд, он был великим мастером, — лесть почти всегда дает эффект.

Почти всегда.

— Вы так считаете, мой господин герцог? — спросил молодой Виллани. — Великим мастером? Как жаль, что ни одна из картин такого мастера не украшает дворец герцога.

Даже спустя столько лет он испытывал удовольствие от встречи с силой духа и умом. Он предпочитал эти качества у женщин, раньше, но теперь ему все больше нравилось видеть их у мужчин. Сегодня ночью у него не было на это времени, но пробудило его интерес. Он не помнил отца этого юноши, встречался с ним пару-тройку раз, но, кажется, тот был совсем не таким.

— Но одна из его картин сейчас висит в резиденции нашего посла в Обравиче, — ответил он. — Вид на Арсенал с противоположного берега лагуны, — он был доволен тем, что вспомнил это. Сомнительно, чтобы Лоренцо Арнести вспомнил.

Сын Виллани пожал плечами.

— Я знаю эту картину. Она оказалась в числе принадлежащего ему имущества, которое вынужденно распродали после его смерти. Продана за гроши. Как я понимаю, республика пробрела ее за те же гроши.

Герцог с трудом улыбнулся. Он снова поднял руку, так как ему показалось, что Арнести готов вмешаться, и ответил:

— Мы, серессцы, всем известны своей бережливостью при покупках. Но, синьор Виллани, я помню вашего отца добрым человеком, преданным республике. Его сын такой же?

Иногда прямые вопросы действуют лучше всего. Они также способны выбить человека из колеи. Он наблюдал за этим юношей. Здесь не дают никаких обещаний; это необходимо оценить.

— В «Дневниках» императора Родиаса Канасса, написанных в ранние годы существования империи, есть высказывание на эту тему, — сказал Перо Виллани своему правителю, ночью, в палате Совета Двенадцати.

Герцог моргнул. Потом опять улыбнулся, еще шире.

— Действительно, есть! «Сын растет рядом с деревом отца, или уходит и ищет более высокое положение вдали от него».

Он увидел, что художник, в свою очередь, поражен тем, что он знает этот отрывок. Это забавно. Забавно, что его знание классики может удивлять. Он помолчал. Это приятно, но их время ограничено.

Он произнес более жестким голосом:

— Что вы предпочитаете, Перо Виллани? Остаться вблизи или уйти от дерева?

Перо думал, что получит преимущество в их дискуссии, упомянув эту цитату. И это было несказанной глупостью, принимая во внимание то, где он находился. Преимущество в дискуссии?