Гай Кей - Дети земли и неба

По правде говоря, такое понимание событий казалось Йозефу бен Хананону самым лучшим. Умрет Бейет, а потом и священный калиф. А с визирем-киндатом, конечно, разделались бы, если бы все пошло так, как планировал принц. Все сложилось иначе, но только благодаря огромному везению, благословению свыше и прозорливости калифа. Джадит оказался полезным. Поэтому было бы справедливо предать его легкой смерти.

Однако этого не произошло. Художника не убьют — визиря заставили понять это позже в это же утро, в той же самой комнате.

Великий Калиф Гурчу добавил это к ряду распоряжений, которые оставались точными, хотя и нарушали тишину Дворца Безмолвия. Принца Бейета следовало вызвать к отцу. С ним будет разговор. Его положение изменится. Принц Джемаль больше никогда не увидит своего отца. Его ослепят, оскопят, ему перережут сухожилия под коленями. Когда будет можно (и если будет можно), его посадят среди нищих у городских стен на Восточном базаре.

Если он пожелает нарушить законы Ашара и покончить с собой, то это его выбор. Отец обеспечит его чашкой для подаяния и прикажет положить туда первую медную монету.

Портрет, написанный художником в другом дворце, должен быть уничтожен. А художник — нет. Художнику дадут охрану из Джанни, и они будут сопровождать его на запад, всю дорогу до самой Дубравы. Существовала некая вероятность, как сообщили визирю, что старший принц — имя которого больше никогда не должно упоминаться в присутствии Гурчу под страхом вырывания языка у того, кто осмелится нарушить приказ, — разместил на дороге убийц, на тот случай, если художнику каким-то образом позволят уехать.

Художнику разрешали уехать. Он даже снова заговорил в этой комнате, стоя на коленях. Он просил позволения послать весточку своему другу из Дубравы, чтобы тот отправился домой вместе с ним.

Голос калифа, во время разговора с этим несчастным, который стал причиной всех этих неприятностей (но это только начало, как понимал визирь), был непостижимо мягким. Йозеф готов был поклясться, что никогда не слышал от Гурчу такого тона. Может, этот пришелец с запада — колдун? У них там есть такие мужчины и женщины.

— Да, можешь взять с собой купца, — сказал Гурчу. — Однако ты должен уехать немедленно. Когда произойдут некоторые события, начнутся вооруженные столкновения. В такое время они всегда бывают. Один принц покрыл себя позором, и теперь будет назван новый наследник. Часть армии останется верной… это были его люди, и они будут опасаться за свою жизнь. Вполне обоснованно. Они могут взбунтоваться. Люди испугаются и начнут искать виновных. Тебе не надо находиться в Ашариасе, когда это произойдет.

Джадит опустил голову и коснулся ею пола. Наконец-то, подумал визирь. Он коснулся пола три раза, как велел его научить Йозеф в самом начале всего этого. Немой вложил меч в ножны.

— А теперь, — произнес калиф, уже почти нормальным тоном, — встань, синьор Виллани. Я хочу увидеть тот западный портрет, который ты создал.

Визирь о нем даже не вспомнил! Портрет стоял тут же, на мольберте, рядом лежали краски и инструменты. Джадит встал. Подошел к своей работе. С того места, где стоял, визирь не видел картины.

Гурчу прошел через комнату и встал рядом с художником — слишком близко, чтобы Йозеф мог быть спокойным. Он увидел, как евнух напрягся от беспокойства, и другие стражники сделали то же самое. Их мир с каждым мгновением искажался все больше.

И он продолжал искажаться еще долго.

Воцарилось молчание. Подобающее молчание для этой комнаты, подумал Йозеф. Его в конце концов нарушил низкий, размеренный голос калифа.

— У меня довольно большой нос, не так ли? — спросил он.

Несомненно, ни один человек в здравом уме не стал бы на это отвечать.

— Он прекрасно подходит к чертам лица калифа, — спокойно произнес джадит. — Он говорит о силе, а в профиль он уравновешивает глубину вашего взгляда.

— В самом деле? — сказал Гурчу удивительно мягким тоном. Потом прибавил: — Апельсиновые деревья, которые видно из окна. Они очень яркие.

— Богатство сада говорит о богатстве царствования великого калифа.

— В самом деле? — повторил Гурчу. А потом, секунду спустя, спросил: — Ты доволен своей работой?

И художник с запада ответил просто:

— Господин, это самое лучшее, что я сделал в жизни.

Услышав это, в самом начале событий, которые потрясли мир ашаритов от востока до запада, великий калиф улыбнулся. Он дотронулся до плеча неверного художника (он это сделал!) и сказал: