Стивен Кинг - Стрелок

Стрелок опустил глаза и уставился на свои руки. Мальчик молчал.

— Я помню, как они танцевали, — тихо проговорил стрелок. — Моя мать и Мартен, советник стрелков. Я помню, как они танцевали — то подступая близко-близко друг к другу, то расходясь в старинном придворном танце.

Он поглядел на мальчика и улыбнулся.

— Но это ещё ничего не значило, понимаешь? Потому что власть переменилась, и как она переменилась, никто не понял, но все это почувствовали. И мать моя принадлежала всецело тому, кто обладал этой властью и мог ею распоряжаться. Разве нет? Ведь она подошла к нему, когда танец закончился, правильно? И взяла его за руку. И все им аплодировали: весь этот зал, все эти женоподобные мальчики и их нежные дамы… ведь они ему рукоплескали? И восхваляли его? Разве не так?

Где-то там, в темноте, капли воды стучали о камень. Мальчик молчал.

— Я помню, как они танцевали, — тихо повторил стрелок. — Я помню…

Он поднял глаза к неразличимому во тьме каменному своду. Казалось, он готов закричать, разразиться проклятиями, бросить слепой и отчаянный вызов этой тупой и бесчувственной массе гранита, который упрятал их хрупкие жизни в свою каменную утробу.

— В чьей руке был нож, оборвавший жизнь моего отца?

— Я устал, — тоскливо проговорил мальчик.

Стрелок замолчал, и мальчик улёгся на каменный пол, подложив ладошку между щекой и голым камнем. Пламя факела сделалось тусклым. Стрелок свернул себе папироску. В зале его воспалённой памяти всё ещё сиял тот хрустальный свет, ещё гремели ободряющие возгласы во время обряда посвящения, бессмысленного в оскудевшей стране, уже тогда безнадёжно противостоящей серому океану времени. Воспоминания об острове света терзали его и теперь — горько, безжалостно. Стрелок отдал бы многое, чтобы повернуть время вспять и никогда не увидеть ни этого света, ни того, как отцу наставляют рога.

Он выпустил дым изо рта и ноздрей и подумал, глядя на мальчика: «Сколько нам ещё кружить под землёй? Вот мы кружимся, кружимся, и неизменно приходим в исходную точку, и надо опять начинать всё сначала. Вечное возобновление — вот проклятие света.

Когда мы снова увидим свет солнца?»

Он уснул.

Когда его дыхание стало глубоким и ровным, мальчик открыл глаза и поглядел на стрелка с выражением, очень похожим на любовь. Но на больную любовь. Последний отблеск догоревшего факела отразился в его зрачке и утонул там, в черноте. Мальчик тоже уснул.

В неизменной, лишённой примет пустыне стрелок почти что утратил всякое ощущение времени, а здесь, в этих каменных залах под горным массивом, где царила кромешная тьма, он утратил его окончательно. Ни у стрелка, ни у парнишки не было никаких приборов, измеряющих время, и само понятие о часах и минутах давно стало для них бессмысленным. Можно сказать, они пребывали теперь вне времени. День мог оказаться неделей, а неделя — одним днём. Они шли, они спали, они что-то ели, но никогда — досыта. Их единственным спутником был непрестанный грохот воды, пробивающей себе дорогу сквозь камень. Они двигались вдоль неглубокой речки, пили воду, насыщенную минеральными солями, очень надеясь, что они не отравятся и не умрут. Временами стрелку представлялось, что на дне потока он видит блуждающие огоньки, но он каждый раз убеждал себя, что это всего лишь образы, спроецированные вовне его мозгом, который ещё не забыл, что такое свет. Но он всё-таки предупредил мальчугана, чтобы тот не заходил в воду.

Внутренний дальномер у него в голове уверенно вёл их вперёд.

Тропинка вдоль речки (а это действительно была тропинка: гладкая, слегка вогнутая) неуклонно вела наверх — к истокам реки. Через равные промежутки на ней возвышались круглые каменные колонны с железными кольцами у оснований. Должно быть, когда-то к ним привязывали волов или рабочих лошадей. На каждом столбе сверху крепилось что-то вроде стального патрона-держателя для электрических факелов, но в них давно уже не было жизни и света.

Во время третьей остановки для «отдыха перед сном» мальчик решился немного пройтись вперёд. Стрелок различал, как в глухой тишине шуршат мелкие камушки — под его неуверенными шагами.

— Ты там осторожнее, — сказал он. — Ни черта же не видно.

— Я потихоньку. Здесь… ничего себе!

— Что там?

Стрелок привстал, положив руку на рукоять револьвера.

Повисла короткая пауза. Стрелок тщетно напрягал глаза, пытаясь вглядеться в кромешную тьму.

— По-моему, это железная дорога, — с сомнением протянул мальчик.