Пола Брекстон - Дочь ведьмы

– С этим человеком лучше дружбы не искать, – вслух, для всех, произнесла Энн.

– Он наособицу держится, – согласился Джон.

– Может, ему одиноко.

Едва выговорив эти слова, Бесс пожалела, что произнесла их. Она понятия не имела, что заставило ее высказать такое соображение.

– Он предпочитает жить один, – сказала мать. – Это не одно и то же.

Дневная работа спорилась, семья сосредоточилась на том, чтобы завершить свой труд. Но когда они собрали инструменты и направились к дому, солнце уже клонилось за деревья. Длинные тени тянулись за ними по участку, остатки полуденного зноя гасли в вечернем воздухе. По дороге домой Бесс отпустила свой слух на волю, чтобы за щебетом щеглов и кружением грачей различить далекие вздохи моря. В ветреный день его можно было услышать сквозь открытую дверь дома, но по нынешнему безветрию и жаре до нее долетало только пыхтение безобидных летних волн. Ей нравилось, что их дом так близко от берега. Из сада море видно не было, но до вершины скалы идти – всего ничего. Бесс решила, что завтра, с утра пораньше, поведет Маргарет на берег, искать ракушки.

Когда они добрались до дома, Маргарет висела на руке Бесс и громко зевала. Домик стоял в низинке, его беленые стены розовели от закатного солнца, соломенная крыша, словно уютно сидящая шляпа, нависала над окнами. Из-за деревянного амбара слышалось звучное мычание коров, с нетерпением ждавших дойки. Томас и Джон достали ведра, а женщины зашли в дом.

Домик был одноэтажным, в нем имелись гостиная, коридор, комната, служившая семье спальней, и сыроварня. Здесь поддерживали прохладу с помощью тяжелых каменных плит, на которых лежало завернутое в муслин масло. На деревянных полках зрели сыры. Возле окна стояла маслобойка, за которой Бесс провела много времени, помогая матери делать блестящие кирпичики масла, которые они по пятницам продавали на бэткомском рынке вместе с хорошо расходившимся сыром блювинни. В этом отношении сыроварня была точно такой же, как любая другая на двадцать миль вокруг. Лишь дальняя стена и крепкие полки на ней отличались от общепринятого. Тут с потолка свешивались туго перевязанные пучки трав. Под ними стояли корзины с пахучими полотняными свертками. А на полках в боевом порядке красовались глиняные горшочки и керамические кувшины. В каждом содержалось снадобье, приготовленное Энн, рецепты знала она одна, лишь некоторые в последнее время стали известны Бесс. Здесь было лавандовое масло для лечения шрамов и ожогов; розмарин и мята от кашля и лихорадки; живокость, чтобы сращивать сломанные кости; чай из листьев плодовых деревьев для облегчения родовых мук; чесночный порошок для очистки крови и розовое масло, чтобы возвращать силу мозгу. Горшки меда с пасеки Джона стояли, выпятив брюшки, в ожидании плохо заживавших ран и младенцев, ослабевших после болезни. В этом темном тихом углу ничем не примечательной комнаты жили тайны исцеления и рецепты снадобий, поколениями передававшиеся от матери к дочери.

– Оставь дверь открытой, Бесс, – сказала мама. – Пусть солнце будет с нами, пока можно. Твой отец не поскупится нам на свечи, но и без них сейчас хорошо.

Бесс и Маргарет принялись накрывать на стол, пока мать разводила огонь под похлебкой. Им повезло жить так близко к лесу, к тому же их скромный участок окружали большие деревья. Это означало, что топлива им хватало, и навозом от скотины они могли удобрять поле, а не собирать его, сушить и топить им зимой дом. Маргарет принесла оловянные миски, а Бесс отправилась с кувшином в сыроварню. Она помедлила мгновение, дожидаясь, чтобы глаза привыкли к сумраку. Как ей нравилось в этой комнате! Она подошла к головкам сыра, принюхиваясь к ореховому аромату, рот у нее наполнился слюной при воспоминании о сливочной кислинке куска блювинни, когда ешь его с теплым хлебом. Потом она шагнула в угол и провела пальцем по горшкам, повторяя вслух названия того, что в них лежало, запоминая порядок, в котором все хранилось.

– Розмарин, тимьян, чеснок. Златоцвет, нет… живокость, еще живокость, чай из листьев малины…

Поставив горшок на место, она вынула пробку из бутылки и вдохнула исходившие из нее пары.

– А, сладкий шиповник!

Целительский дар матери неизменно завораживал Бесс. Она сотни раз видела, как мать готовит отвары, мази и настои, и всякий раз это ее поражало. Мудрость матери передала ей ее мать, а до того ее мать собирала травы и растения, чтобы готовить лекарства и снадобья. Бесс не хватало материнского терпения, ей хотелось быть более уравновешенной, чтобы однажды продолжить ее работу. Она знала, что ей многому предстоит научиться, и временами слышала в голосе матери раздражение, когда забывала, какой чай облегчает родовые муки или какое масло давать от глистов.