Александр Рудазов - Три мудреца в одном тазу

- Все тип-топ. Не волнуйся, Иваныч, у меня на этой скорлупке все схвачено.

- Ну и ладно, - пожал плечами Петр Иванович. - Раз.

- Пас.

- Два.

- Здесь два.

- Три.

- Здесь три.

- Четыре.

- Пас.

Сергей открыл прикуп и скривился - пришла десятка бубен и семерка червей. А ведь он подумывал о мизере, но не рискнул - очень уж опасно играть мизер с длинной мастью без семерки. И вот она - нужная семерка! Мизер был бы чистейший, абсолютно не ловящийся! Но черта с два, придется играть жалкие шесть червей - на семь взяток его карт уже не хватало.

- Ну что там у тебя, Серега? - ткнул вилкой в пельмень Колобков, другой рукой почесывая пузо. - Матильда Афанасьевна, принесите нам еще пивка, будьте так ласковы!

- Была б моя воля, я б вас, Петр Иваныч, мочой коровьей поила, а не пивом этим поганым! - донесся до него ответ любимой тещи.

- Вот су… суровая женщина! - крякнул Петр Иванович. - Светка!… Олька!… Вадик!… Гешка!… Кто-нибудь!… У меня на этом корыте еще остались дети, или все утопли?!

- Петер, давай я принести, - предложил добрый Грюнлау.

- Или я, - привстал Сергей.

- Сидеть! - сурово насупил брови Колобков. - Найдем, кого послать!

Он посмотрел на жену, но тут же отвернулся. Петровичу он не доверял - по дороге выпьет половину. Старикану можно было вверить на хранение чемодан денег или любимую секретаршу Людочку - вернет в целости и сохранности. Но даже одну-единственную бутылочку дешевенького пива… проще уж за борт вылить. Остались Гена с Валерой, но Колобков считал, что гонять телохранителей за пивом - это как-то несолидно.

- Папа, папа! - выбежала из каюты зареванная Оля. - Па-а-а-апапопапопааааа!!!

- Это что за звук сейчас был? - удивился Колобков. - Оленька, доченька, ты сказала «папа» или «попа»?

Оля на миг задумалась. Одиннадцать лет - не настолько большой возраст, чтобы решать такие сложные философские проблемы.

- Папа, - наконец сделала выбор она.

- Ну слава богу… А чего голосишь-то? Ну давай, скажи папе, папа сегодня добрый.

- Потому что пива набуляхался, - проворчала Матильда Афанасьевна.

- Хотя бы поэтому, - не стал спорить Петр Иванович.

- Папа! - возмущенно напомнила о себе дочка. И грохнула на стол здоровенную клетку. - Рика-а-а-а-ардо уу-у-уме-е-е-р!!!

Папа чуть не подавился пельменем, Гюнтер деликатно отхлебнул еще пива, оставив под носом шикарные пенные усищи, и наклонился к клетке, Сергей прекратил тасовать колоду. Рикардо действительно лежал в очень неестественной позе.

Рикардо - это хомячок. Снежно-белый сирийский хомячок, живший у Оли уже почти два года. Очень крупный, толстый и страшно кусачий. Оля всегда кормила его сама - к ее руке он привык, позволял брать себя на руки и даже иногда соизволял лизнуть в палец. А вот если его пытался погладить кто-нибудь другой, тут же вгрызался с яростью бешеной пантеры. Отважный хомячок не боялся никого и ничего - когда однажды в гости к Колобковым пришла двоюродная сестра отца со своей кошкой, тот так злобно тявкал на нее из-за прутьев, что бедная киса забилась под диван и сидела там до самого ухода. Она не привыкла к огромным белым мышам, лающим, как собака.

Но теперь Рикардо лежал неподвижно, уткнувшись хвостом в мисочку с водой, а носом - в тарелку с сухим кормом. Оля ревела навзрыд. Мама гладила ее по голове, неуверенно приговаривая что-то неразборчивое - Зинаида Михайловна совершенно не умела обращаться с плачущими детьми. К ее чести надо сказать, что их дети плакали чрезвычайно редко - все четверо унаследовали от отца жизнерадостность и боевитость.

- Хуймяк… - задумчиво почесал лысину Колобков.

Он всегда произносил это слово именно так. А когда ему пеняли, что звучит уже как-то немножко не того, всегда с возмущением парировал: «Может, тогда и «застрахуй» не говорить, а?!»

- Ну ладно, ладно, утри глаза - помер и помер, что ж тут сделаешь? - попыталась утешить дочь Зинаида.

От этих слов Оля заревела еще громче.

- Купим мы тебе другую крысу, не расстраивайся! - сделала вторую попытку мама.

- Это хомя-я-я-як!!! - возмущенно зарыдала дочь.

- А я тебе предлагала собаку завести - они долго живут. Давай возьмем у тети Любы щеночка? У них как раз скоро Полкан кутят принесет.

Пуделиху тети Любы действительно звали Полканом - когда покупали, то не смогли разглядеть половые признаки под кудрявой шерстью, и в конце концов какой-то знаток сказал, что это мальчик. Через два года, когда «мальчик» принес щенков, ошибку поняли, но переименовывать не стали - слишком уж привыкли к имени. Да Полкан и сама привыкла - всегда откликалась, когда ее так называли.