Агата Бариста - Три королевских слова

Многие из тех, кто голосовал за мирный путь, не хотели афишировать наличие особых способностей, рассудив, что им и так будет неплохо. По сути, они не были такими уж гуманистами. Просто посчитали, что быть пастухом не так хлопотно, как волком. В немагическом мире волшебство — драгоценный товар, и Империя негласно, но весьма регулярно оказывала особые услуги тем, кто мог за это заплатить.

Нам, разумеется, излагалась официальная версия.

— И помните! Путь к хаосу может начаться с малого! Например, с бессмысленного поджигания деревьев! Это деяние только на первый взгляд кажется пустяковым…

И бла-бла-бла, и бла-бла-бла…

«Специально они, что ли, подбирают таких зануд?» — думаю я.

Мы сидим, уставившись в кривоватый, беспрестанно шевелящийся рот Павла Викторовича, и потихоньку соловеем.

Одинцов отрывает от тетрадного листка полоску бумаги, размашисто пишет: «Сегодня он поджег березу, а завтра магию продаст!», внизу изображает виселицу, на которой болтается человечек — ручки-ножки из палочек, и посылает записку Малыгину.

Тот читает и оглядывается на нас.

Мы синхронно показываем кулаки.

Колька покаянно роняет голову — догадывается, что над его головой сгущаются тучи.

Лекции мы были вынуждены прослушивать в течение двух месяцев по воскресеньям, с десяти утра и до полудня, и потеря этого золотого времени больно ударила по нашим свободолюбивым сердцам.

Мало того, занятия проходили под прикрытием хорового кружка. Проходящие мимо слышали, как из окон звучит «Имангра-озеро, чаша царей», исполняемая нестройными, но чистыми детскими голосами. Если бы некто любопытный все-таки заглянул в окно, то увидел бы, как в классе, где парты сдвинуты к стенам, полукругом стоят ученики и старательно разевают рты.

Позор на весь поселок.

Единственное, что нас утешает, — после отъезда психолога морок должен развеяться вместе с памятью о хоровом кружке.

«…Мирный саам и суровый помор к водам твоим приходили в ненастье…» — я вдруг начинаю различать слова песни, хотя морок предназначен для прохожих и должен быть слышен только на улице. Тем не менее я слышу пение, и кажется, будто я сижу на длинных качелях, чья-то сильная рука раскачивает меня… вверх… вниз… вверх… вниз… и флейта вторит словам про «красную нерку и жемчуг речной»…

— Шергина! — издалека слышу я. — Данимира!

Одинцов шепчет:

— Данька, проснись! — и толкает меня в бок.

Я подскакиваю с места.

— Повторите, что я сейчас говорил.

Первый раз за все время Павел Викторович обращается ко мне прямо. А я-то уж было начала верить, что чаша сия меня минует.

— Э-э-э… Мы оплот?..

Кое-что я все-таки слышала сквозь дрему. Про оплот точно что-то говорилось.

Павел Викторович внимательно на меня смотрит.

— Оплот чего? — Он с интересом наклоняет голову.

— Э-э-э… стабильности и прогресса?

— Именно так, Данимира, именно так. Но хотелось бы услышать, какими именно способами наша Империя добивается гармонии столь различных по своей сути явлений, каковыми являются стабильность и прогресс.

Слова московского гостя катятся по поверхности моего разума, как рассыпанные пластмассовые бусины. Но и я не лыком шита. Я подбираю слова Павла Викторовича, нанизываю их на нитку в другом порядке и произношу в ответ такую же гладкую речь.

«Съел?» — думаю я. Все учителя говорят мне, что я способная.

— Прекрасно, Данимира, прекрасно, — удовлетворенно произносит Павел Викторович. — А теперь расскажите нам, что вы думаете о поступке вашего товарища Николая Малыгина.

Внезапно я чувствую острый приступ гнева. Я ощущаю, что безмерно устала от этого бессмысленного времяпровождения и что тоже с удовольствием что-нибудь бы подожгла. Колька, конечно, дурак, но мои мысли — это мое личное дело.

— Сегодня он поджег березу, а завтра магию продаст? — цитирую я записку Одинцова и таращусь с честным выражением, хотя внутренне усмехаюсь.

Лицо у меня невинное и безмятежное, это я унаследовала от мамы. Только мама — на самом деле такая, светлейшая из ведьм, а насчет себя я не уверена.

Психолог задумчиво смотрит на меня, потом неожиданно усмехается и становится похожим на человека. Оказывается, кроме рта у Павла Викторовича есть глаза — серо-зеленые, с пушистыми ресницами и со смешливой искоркой на дне зрачков.

«Это ведь он специально нудятину разводил, — вдруг догадываюсь я. — Чтоб запомнили на всю жизнь».

— Такое развитие событий намного вероятнее, чем вам кажется, Данимира Андреевна, — все так же усмехаясь, сообщает Павел Викторович. Из-за этой усмешки фраза звучит так, будто он отвечает на мои невысказанные слова. Может, он чтец мыслей? Редкая способность даже среди магов, но ведь встречается же.