Вероника Горбачева - Сороковник. Части 1-4

И предлагает мне руку.

Ну, глюки так глюки. Оно, может, и лучше. А то на какой-то момент мне показалось… Не скажу даже. Не мог он быть таким, размахом крыльев чуть ли не вдвое превышающим самого Главу! Точно, это у меня воображение разыгралось после утреннего свидания с доном.

Мы идём по цветастой мозаичной плитке, и в мелькающих мимо зеркальных окнах скользит параллельно с нами довольно-таки красивая пара. Отмечаю с удовольствием, что не такая уж я маленькая, просто Ник — высокий, намного выше многих прогуливающихся со своими дамами джентльменов. Набережная становится всё оживлённее, и уже в туалетах фланирующей публики можно заметить значительную вольность по отношению к историческим деталям. Должно быть, именно из-за постоянно играющего солнца в нарядах преобладает стиль, похожий на модерн двадцатых годов двадцатого века, от тех девушек, которые играют в джазах и любят погорячее. Тут костюмы и платья с перьями и заниженной талией, нити жемчугов, небрежно болтающиеся ниже пупка, крошечные шляпки, кокетливо сдвинутые набок… Я чувствую, что краснею. Мне крайне не хватает шляпки.

Словно в ответ на моё смущение Николас небрежно приглаживает пятернёй шевелюру, на которую тут же яростно накидывается ветер. Ник прекрасно себя чувствует без головного убора. И похоже, что даже сейчас он подпитывается энергией, тянет к себе отовсюду понемногу. Но уже не от воды — от неё мы отдалились, а зачёрпывает слегка, словно горстью, из клумб с гортензиями, из цветов магнолий, величиной с тарелку, касается струй декоративных фонтанчиков. Я вижу это по тончайшим призрачным нитям, знакомым мне по зарядке от лунного света. И вдруг я настораживаюсь.

Он проходит мимо стайки щебечущих дамочек — и, шевельнув бровью, словно сдёргивает с этой группы вуаль. Такую же дымку снимает с обоих стрелков из открытого тира, которые, судя по покрасневшим глазам и по стопкам измочаленных бумажных мишеней, усеявших барьер, давно и безуспешно пытаются переплюнуть друг друга в меткости; с мамаши, читающей нотацию великовозрастному сынку и с самого детины, жадным взором провожающего каждую пару хорошеньких стройных ног.

— Ты всё-таки берёшь от людей, — севшим голосом говорю.

Ник кивает.

— Но не совсем так, как ты подумала. Это не вампиризм, это… если можешь представить — впустую растраченное время. Сила, изначально заложенная в каждом, но мы часто предпочитаем держать её при себе, как собаки на сене, а она долго без движения не может, ей нужно работать… Посмотри: эти болтушки вместо того, чтобы поговорить о чём-то дельном, перемывают косточки всем подряд. Я, уж извини, считаю сплетни абсолютно пустым времяпровождением. Они чешут языками, а их дармовая энергия вытекает без толку, как из лопнувшей водопроводной трубы. Я подбираю, а не отнимаю, как ты сперва подумала.

— Прости. И ты делаешь это постоянно?

Он, вздохнув, закладывает руки за спину.

— Это уже на уровне рефлекса, дорогуша. Во мне от природы заложена потребность в энерготоке, и чтобы не было застоев, я должен тратиться, а потом, соответственно, пополнять. Только если в своём мире я занимался этим раз в сутки, — ну, что-то вроде привычной утренней гимнастики, то здесь постоянно. У нас, некромантов, такой уж энергообмен.

— А сейчас ты только подпитываешься или ещё и тратишь?

— Только тяну на себя. Лучше всё делать поэтапно. А ты молодец, — неожиданно добавляет он. — Подглядываешь, делаешь выводы… Изучаешь теорию. А теперь пробуй сама. И не стесняйся, я тебя ото всех прикрою.

Его прикрытие я вижу хорошо: нечто вроде знакомой сферы, после раскрытия которой на нас перестают обращать внимание, словно мы исчезли вообще. А вот как «тянуть на себя» — он даже словом не обмолвился, должно быть — из вредности. И мне приходится, попыхтев, действовать наугад, потому что по насмешливому блеску его распрекрасных глаз понимаю: подсказки не будет. Через полчаса начинаю дымиться от напряжения, пока, наконец, не схватываю первый свой «протуберанец».

А ловлю я его от пацана, угнувшегося над каким-то устройством вроде смартфона. Прохожие со всех сторон смотрят на него неодобрительно, потому что малый явно выпадает из временного стиля; наконец неизвестно откуда возникший блюститель порядка в белоснежной форме и таком же шлеме, почтительно козырнув, вполголоса делает замечание юному игроку. Судорожно вздохнув, тот, не поднимая головы, бормочет: «Сейчас, сейчас…» Страж терпеливо ждёт. А я вдруг вижу замечательный по величине язык ауры, взметнувшийся над головой мальчишки и, словно под воздействием силы тяготения, льнущий к земле.