Светлана Гольшанская: Боги и тени (СИ)

Мальчишки направились на юго-восток, где всегда водилось много дичи, а демоны встречались не так часто.

Дэйхен же полностью посвятил себя воспитанию дочери - начал брать ее в лес, ненадолго – день-два самое большое. Учил из короткого лука стрелять, лошадь по узкому краю обрыва проводить, да скакать во весь опор через кручи и поваленные деревья перелетая, зверья разного искать, по солнцу и звездам ориентироваться. Много всякого полезного. Понял тогда Дэйхен, почему мать его так девочку хвалила, ведь та схватывала любую науку на лету. Да и лес, кажется, с радостью принимал ее, да не как гостя, а как свою родную. Говорил с ней, отрывая все свои тропинки, вел всегда куда нужно, коротким путем, обминая опасные места. Зверье ее слушалось, точно мысли читало, а ветер… Ветер пел вместе с тугой тетивой лука, направлял стрелы прямо в цель и защищал девочку, будто она его дитя родное, а не Дэйхена. Видно, без магии имен Сумеречных здесь не обошлось. Ходили слухи, что те, кого они нарекали при рождении на своем данным им еще богами в глубокой древности языке, теряли связь с породившим его кланом дайни и оказывались под покровительством первобытных стихий, приобретая способности видеть и слышать то, что недоступно другим.

У Лейфа тоже был этот дар, Дэйхен давно его заметил. Знал он и о тайной страсти мальчика податься в Сумеречные и навсегда покинуть родные края. Быть может, так оно и к лучшему. Дома на его первенце рубашка горела, он напоминал запертое в клетке дикое животное – рычал, бросался на прутья, сам себя уничтожал. Надо бы его отпустить на волю от греха подальше, да, на следующий год обязательно. Может, найдет там за горизонтом свое счастье или хотя бы покой…

Вайспута тоже много занималась с Леси – учила ее петь, да не так, как раньше, а голосом ветром управлять, чтобы не отдаваться полностью его власти, как это случилось с Лейфом, но самой быть хозяйкой положения, и не истощать себя во время пения. Но для этого нужна оказалась еще и выносливость, а она приходила только с опытом – каждый раз девочке удавалось удерживать силу ветра все дольше и дольше, прежде чем она чувствовала, что достигала предела.

Удивительное дело, но Леси начинало нравиться все это обучение, пение... и охота. Пожалуй, охота ей нравилась больше всего – бешеная скачка, стремительное преследование, запах еще горячей крови. А все эти бесконечные связанные в тугой узел тропинки, бескрайние просторы полей, таинственные тенистые чащи леса и ветер, играющий, шепчущий, ласковый и любящий – все это принадлежало ей безраздельно. Свобода. Теперь Леси понимала, о чем говорил Лейф. Дома они были заперты в четырех стенах с довлеющими над ними родительскими проблемами, разногласиями между землепашцами и охотниками, глупыми повседневными заботами и прочим, зыбким, ненужным, наносным и глупым. Здесь же всего этого не существовало. Был только зверь и охотник. Для них значение имела только игра. Стремительная, живая, щекочущая нервы и…

Нет, все же было то, о чем она сожалела – больше не было времени сидеть у окна и ждать, пока по дороге вдоль леса пронесется четверка чудесных всадников. Может, поэтому взрослые не могут их видеть – у них просто нет на это времени. Леси боялась утратить эту способность, поэтому каждый день, когда первый и последний лучи солнца касались земли, она крепко сжимала в руке мешочек с руной, вспоминая глаза спасшего ее всадника, страшась забыть, как забывали спустившиеся в Подземный город землепашки.

Осенние месяцы пролетели незаметно, словно и не было их вовсе. Наступило долгое предзимье. Заморозки и оттепели беспрестанно сменяли друг друга. На третью неделю бесснежного месяца Дэйхен присоединился к сыновьям, взяв Леси на ее первую настоящую охоту. На этот раз они двинулись на север. Ехать приходилось весь световой день – семь-восемь часов, и лишь под вечер выходить на охоту.

Охотники, привыкшие к темноте, видели намного лучше землепашцев, да и ночью многие звери теряли бдительность, и поймать их было куда проще. Демоны почти не встречались – лишь однажды им удалось застать стаю хохотунов-кишкомышцев возле туши дохлого оленя. Выглядели они крайне изможденными – ребра торчали из-под плешивой подранной шерсти, клыки наполовину обломанные… Они даже хохотать толком не могли, лишь подвывали да поскуливали, когда со всех ног удирали от согнавших их с места охотников.

Лес тоже стал странным, тихим, не как спящий, а как мертвый дайни. Даже белоснежной периной от холодов укрыться забыл, так и стоял, обнажив корявые сучья вековых деревьев в мрачном безмолвии. Наглые вороны деловито сновали по ветвям и хмуро глядели на бредущих по дороге путников.