Святослав Логинов - Многорукий бог далайна

Отсрочка растянулась на три месяца. Всё время находились дела, не дававшие повторить поход к далайну. Каждый вечер Шооран стыдил себя и говорил, что завтра он непременно… но завтра снова занимался чем-нибудь другим. Должно быть, с такими же мыслями старик плёл кольчугу или сушил неимоверные запасы наыса, намереваясь затем сходить и привести на свой оройхон семью охотника. Наконец в один из вечеров Шооран попросту спрятал свою одежду, а у постели положил стариковы буйи и тяжёлый жанч, чтобы утром не было никакой отговорки, что, мол, заработался и не успел.

Очутившись на берегу, Шооран поднял руки, обратив их ладонями к стелющимся облакам, и неуверенно начал:

– Далайн, я ненавижу тебя, я не хочу, чтобы ты был…

Бугры влаги беспорядочно бродили по сонной поверхности, ничто не менялось ни вблизи, ни вдалеке. Далайн спал, ему не было дела до заклинаний беспомощного мальчишки. Со смешанным чувством облегчения и разочарования Шооран опустил руки.

Он не илбэч! Он может спокойно жить здесь, ничто в нём не изменилось. Ему не надо бояться людей, и Ёроол-Гую до него не больше дела, чем до любой твари на оройхоне. Страшное проклятие, прозвучавшее прежде сотворения мира, не имеет к нему никакого отношения! Он будет счастлив в жизни, долгой, безмятежной, скучной… Плечи Шоорана затряслись от рыданий, он отвернулся от далайна и, словно сдавшийся Ёроол-Гую Ван, пошёл назад, к прозрачным ручьям, туйванам, одиночеству.

Через несколько дней Шооран успокоился и зажил прежней жизнью, хотя временами его одолевали приступы беспричинной хандры. Зато его полностью оставил страх пред далайном, такой странный для человека, выросшего на мокром оройхоне. В случае нужды Шооран спокойно шёл к побережью, опасаясь Ёроол-Гуя и его младшего брата не больше, чем те заслуживали. А когда пришёл новый мягмар, то Шооран, натянув поверх жанча кольчугу – давняя встреча с пархом не забылась! – пошёл на заготовку кости, чтобы поправить износившийся инструмент. Жертв владыке далайна Шооран приносить не стал – уважения к Ёроол-Гую в нём заметно поубавилось. Зато устроил охоту и неожиданно легко загнал четырёх крупных тукк. Прославленное мясо тукки припахивало нойтом, раз попробовав, Шооран не стал его есть. Зато шкуры тщательно обработал и, припомнив давние мамины уроки, сшил себе пару башмаков – высоких, защищающих ногу до середины голени, непроницаемых для нойта и, как мечталось в детстве, с иглами, вправленными в носок и пятку. Башмаки получились великоваты, но Шооран не без оснований надеялся подрасти ещё, хотя уже сейчас богатырская кольчуга была ему впору, если надевать её поверх жанча.

Кольчуга и боевые башмаки навели Шоорана на мысль о ещё одном доспехе. Где-то в непроходимых землях лежал мёртвый уулгуй, вернее, то, что осталось от него за два года. Вряд ли до этого места слишком далеко. К тому же теперь он значительно сильнее, чем тогда, у него есть прекрасная одежда и сколько угодно смолы и сока туйвана, чтобы пропитать губку. А глаза можно защитить выскобленной чешуёй. В таком виде не страшно отправиться в путешествие хоть через все гиблые земли.

Потихоньку Шооран начал готовиться к экспедиции. При этом он резонно рассуждал, что царский обруч ему, конечно, не найти, а вот из многих тысяч дисков должно же уцелеть хоть несколько… Старался представить, как можно пустить костяные бляхи в дело, чем их скреплять, как вообще строить доспех, которого он ни разу не видал, ведь наверняка не у всякого одонта есть в сокровищнице подобная вещь. Но под этими внешними мыслями, словно нойт под присохшей корочкой, скрывались другие – о людях. Не о маме и не о старике – их можно было вспоминать открыто, а о тех, кого он оставил, уходя, и кто, возможно, до сих пор живёт на Свободном оройхоне и в стране вана. Шооран представлял, какие словечки отпустит по поводу его снаряжения старый Хулгал, как заохает соседка Саригай и сбегутся отовсюду её дети. Видел, как сгорающий от зависти, но не смеющий тронуть одетого словно цэрэг Шоорана Боройгал срывает дурное настроение на замордованных жёнах. Пытался догадаться, какие чувства испытает Мунаг. Пожалеет, наверно, что прогнал его. Короче, размышляя о доспехе из уулгуя, Шооран на самом деле тосковал о людях, хоть они и не стоили этой тоски. Но Шооран больше не мог жить в одиночестве. Ему исполнилась дюжина и один год, а это плохой возраст для отшельничества.

Наконец Шооран собрался в путь. В несколько минут он дошагал до мёртвой полосы и здесь остановился. Ему стало страшно, он понял, что не дойдёт. Слишком сильно въелся в память запах горящего нойта, он парализовал ноги. Шооран не мог заставить себя ступить в огненное болото. Дороги не было.