Геннадий Башунов - Не люди

– Говори, – сухо бросил чужак, недобро щуря глаза. – И клянусь всеми богами, если я пойму, что ты вешаешь мне лапшу на уши, твоя смерть будет долгой и мучительной.

Он стоял рядом, давя на охотника самим своим присутствием. А нож, который чёрный не переставал вертеть в руках, был, видимо, тем самым оружием, располосовавшим руку Сверкле. И Хасл очень сильно не хотел, чтобы с ним произошло что-то подобное.

Охотник пересказал все события прошедшего дня. Поначалу он сильно волновался, всхлипывал и сбивался, но, говоря больше и больше, постепенно успокоился. Когда у него пересохла глотка, чужак дал ему напиться, и Хасл почувствовал себя относительно нормально, лишь ушибы и ссадины начали докучать ему больше прежнего, но это уж точно можно пережить. Главное, его действительно никто не собирается убивать. Ни чужак, ни Серый Зверь.

Пока продолжался рассказ, Хасл неожиданно для себя понял, почему лицо чужака кажется ему таким пустым – на нём не было ни одного шрама. Гладкое и ровное, оно казалось чуждым, будто рыбьим. Плащ пришелец снял, рядом стоял и обтянутый кожей короб с лямками. Фигура чужака теперь выглядела обычной, просто слишком крупной для нормального человека.

– Выходит, вы тоже пострадали от этого ублюдка, – задумчиво проговорил чёрный, когда Хасл закончил рассказ. – Я почуял магию на мельнице, когда нашёл Крага. И не увидел никаких следов борьбы, а уж против вас-то, заморышей, он бы хоть какое-то время сумел продержаться. Поговаривают, раньше на могильниках было много всякой нечисти, но почти вся она передохла за эти годы… Хотя, одного проклятого упыря мы встретили по дороге сюда. Но сейчас меня куда больше мести беспокоит другое дело – как бы унести отсюда ноги. Думаю, твои собратья вряд ли разрешат мне покинуть эти места свободно?

– Не знаю, – признался Хасл. – Скорее всего, они попытаются тебя убить. Викле – точно, ты убил его сына в Бергатте. А куда Викле, туда и все хуторяне.

– Я не стал бы никого убивать, если бы вы дали мне спокойно пограбить могильник и уйти. Я не стал бы никого бить, если бы вы не устроили на меня охоту. – Чужак склонился над Хаслом, и в каждом его движении чувствовалась угроза. Говорил он нехотя, выдавливая из себя слова, и от этого Хаслу становилось не по себе ещё больше. – Я мог бы перебить половину вашего отряда, но, скорее всего, полёг бы в поле сам. Вместо этого я забрал тебя, чтобы поговорить. Ты будешь моим посланцем. Так сказать, послом моей доброй воли, доказательством того, что я просто хочу отсюда уйти. Ты, живой и здоровый, сходишь к своим друзьям и скажешь, что я не хотел никого убивать, вы сами вынудили меня. Передашь, что я просто смотаю удочки, и тогда больше никто от моей руки не пострадает. В противном случае, я постараюсь прорваться с боем, а это, поверь, будет стоить парочки жизней – вояки из вас хреновые. Всё запомнил?

Хасл закивал. Пришелец выпрямился, шумно втянул ноздрями влажный воздух и выругался.

– Туман воняет, – сказал он, – каким-то магическим дерьмом. А если надеть перчатки, я вижу всполохи энергии. Здесь вообще безопасно?

Молодой охотник нервно хихикнул.

– Серый Зверь убивает каждого, к кому прикоснётся.

Громила выгнул правую бровь.

– А я-то думаю, почему твои дружки решили тебя бросить. Выглядите вы как редкие задохлики, и я решил, что у них просто кончились силы для погони. Выходит же, что они испугались этого тумана. Значит, все умирают, стоит им сунуться сюда? Но мы-то с тобой живы.

– Наверное, Друг явил чудо, – пробормотал Хасл. – Другого объяснения у меня нет. Я видел, как у одного человека, застигнутого Серым Зверем во время бури, выпали глаза, а из ушей и носа потекла кровь. Он умер на месте, и говорят, так случалось с каждым.

Чужак потёр подбородок, и Хасл как будто даже услышал, как чёрная перчатка скребёт по лицу. Охотник чувствовал напряжение какой-то злой энергии, ему показалось, что сейчас с лица чёрного начнёт сходить кожа. Но этого не случилось, вообще ничего не произошло, будто это обычная перчатка, а не нечто омерзительно-неестественное и пропитанное смертью.

– Очередное заклинание, оставшееся после войны, – сказал чужак. Он как будто разговорился, слова уже не давались ему с таким трудом, хотя произношение по-прежнему оставалось странным. – Этого дерьма ещё на семьдесят лет вперёд хватит, если не больше. – Он принялся шарить в своём рюкзаке, пока говорил. На свет – или вернее, полумрак – были извлечены сухари и куски сушёных овощей. – Жрать будешь?