Виктория Авеярд - Алая королева [litres]

Впереди маячат ворота, с каждой секундой становясь всё ближе. Они вселяют в меня ужас. Как только я пройду через них, как только покину Саммертон, Килорна можно считать пропащим.

Наверное, поэтому Гиза решает рискнуть.

Прежде чем я успеваю ее остановить, схватить за локоть, оттащить, она запускает свою маленькую ловкую руку в чью-то сумку. Не просто в чью-то. Это Серебряный, который тоже спасается от давки. Серебряный со свинцовыми глазами, суровым носом и квадратными плечами, которые буквально говорят «не шути со мной». Гиза, возможно, спец по обращению с иглой и ниткой, но она не карманник. Секунда – и Серебряный понимает, в чем дело.

И тут кто-то хватает Гизу, оторвав ее от земли.

Это точная копия первого Серебряного. Их двое. Близнецы?

– Сейчас не лучшее время лазать по карманам, – говорят они в унисон.

А потом их становится трое, четверо, пятеро, шестеро – они окружают нас. Множатся.

Это клон.

У меня кружится голова.

– Она не хотела ничего плохого, она просто глупая девчонка…

– Я просто глупая девчонка! – кричит Гиза, пытаясь лягнуть того, кто ее держит.

Они хором хихикают. Ужасный звук.

Я бросаюсь к сестре, пытаясь ее освободить, но один из них меня отталкивает, и я лечу наземь. От удара о камни весь воздух вылетает из легких. Пока я судорожно пытаюсь вздохнуть, один близнец ставит ногу мне на живот и прижимает меня к земле.

– Пожалуйста… – хриплю я, но никто не слушает.

Гудение в ушах означает, что все камеры поворачиваются к нам. Я вновь ощущаю в себе электрический ток; на сей раз это страх за сестру.

Охранник, тот самый, который впустил нас утром, спешит к нам с винтовкой в руке.

– Что тут такое? – рычит он, глядя на одинаковых Серебряных.

Один за другим они сливаются, так что в конце концов остаются лишь двое – тот, который держит Гизу, и тот, который прижимает меня к земле.

– Вот воровка, – говорит первый, встряхивая мою сестру.

Надо отдать ей должное, Гиза молчит.

Охранник смотрит на нее, и его суровое лицо на мгновение перекашивается.

– Ты знаешь закон, девочка.

Гиза опускает голову.

– Я знаю закон.

Я сопротивляюсь изо всех сил. Я должна их остановить! Разлетается стекло; ближайший экран трещит и вспыхивает, разбитый толпой. Но это совершенно не мешает охраннику, который хватает Гизу и толкает ее наземь.

Я кричу, присоединяя свой голос к общему хаосу:

– Это я! Я всё придумала! Не трогайте ее!

Но они не слушают. Им плевать.

Гиза падает рядом со мной. Она смотрит на меня, а охранник с размаху опускает приклад винтовки на ее правую руку, дробя кости.

Килорн найдет меня, где бы я ни спряталась, поэтому я не останавливаюсь. Я несусь так, словно могу убежать от того, что сделала с Гизой, от того, как подвела Килорна, от того, как всё испортила. Но убежать от выражения маминого лица в ту минуту, когда я привела Гизу домой, нельзя. Я увидела тень отчаяния в ее глазах и удрала раньше, чем подкатил на своем кресле отец. У меня не хватило духа встретиться с ними обоими.

Я струсила.

Поэтому я бегу, пока мысли не заканчиваются, пока не улетучиваются все плохие воспоминания. Остается только жжение в мышцах. Я даже уверяю себя, что влага на моих щеках – это дождь.

Оказавшись в нескольких милях от деревни, на ужасной северной дороге, я наконец останавливаюсь, чтобы отдышаться. Свет струится сквозь ветви деревьев вокруг таверны, каких полно на старых дорогах. Как всегда летом, она переполнена, там много прислуги и сезонных рабочих, которые следуют за королевским двором. Эти люди не живут в Подпорах и не знают меня в лицо, поэтому они – легкая добыча для карманника. Я проделываю это каждое лето, но раньше со мной всегда был Килорн – он сидел и улыбался в кружку, наблюдая за процессом. Недолго ему осталось улыбаться…

Раздается взрыв смеха – из таверны вываливаются несколько мужчин, пьяные и счастливые. Кошельки у них бренчат, там лежит дневной заработок. Деньги Серебряных – за услуги, улыбки и поклоны чудовищам, одетым господами.

Сегодня я причинила столько вреда, столько боли тем, кого люблю больше всех на свете. Надо развернуться, пойти домой и взглянуть им в лицо хотя бы с некоторой долей храбрости. Но вместо этого я устраиваюсь в тени таверны, радуясь тому, что меня не видно.

Наверное, я только и умею, что делать больно.

Нужно совсем немного времени, чтобы карманы моей куртки наполнились. Пьянчуги выходят из таверны каждые несколько минут, и я прижимаюсь к ним, наклеив на лицо улыбку, чтоб не смотрели на руки. Никто ничего не замечает, никому даже нет дела, когда я вновь исчезаю. Я тень, а люди не запоминают тени.