Татьяна Филатова - Бабки

– Papa…

– Yagarya…

– Доктор Васнецов, герр фон Майер, – доложили отцу.

– Проводите его к хозяйке, я сейчас буду.

После завтрака у Ягарьи был урок французского, который она терпеть не могла.

– Мама, – говорила она раньше родительнице, – к чему мне эти мучения? Я и без того знаю два языка, но, насколько мне известно, французов в роду у нас не было. Так зачем же, скажи, мне его учить? От всех этих мягких звуков у меня скоро появятся волдыри на языке!

Но мама настояла на своем. В десять лет девочка почти в совершенстве владела французским, изучение языков давалось ей легко. А когда ей было уж слишком скучно на уроке, она внушала своему учителю, что тот безумно хочет почитать ей что-нибудь вслух на французском. И он читал! Особенно ей нравилось слушать Жоржа Санда. Правда, после занятия преподаватель не мог вспомнить ничего из того, что было на уроке, но, видя, что ученица его пребывает в добром настроении, не говорил никому, что с ним случаются подобные провалы. А сам, уходя из дома четы фон Майер, искал по лекарям средства какого для улучшения памяти. Да только против ведьминых глазок лекарства вовек не сыскать…

– Ягарья Павловна, – прервала чтение Консуэло служанка, – вас срочно к матушке зовут.

Девочка бросила короткий взгляд на учителя, отчего тот тут же перестал читать и удивленно на нее уставился.

– Меня матушка зовет, – объяснилась она и спешно вышла из комнаты.

– Елизавета Григорьевна, – негромко сказала девушка, заводя в комнату матери Ягарью.

– Оставьте нас, – слабым голосом сказала женщина доктору и мужу, что держал ее руку у своих губ.

– Лиза, – возразил он.

– Прошу, – прошептала она.

Мужчина кивнул доктору, и она оба вышли. Ягарья осталась одна в комнате с больной матерью.

– Присядь рядом, – попыталась улыбнуться мама. Она была очень бледной. И без того худые руки за последнюю неделю превратились в тонкие, обтянутые кожей кости. Под глазами появились коричневые впадины, а на белой подушке девочка заметила пятнышки крови.

– Мама, – сказала она и села на кровать. Слезы уже были готовы смочить румяные щеки. – Мама, ты же поправишься, да?

– Нет, Ягарья, – сухо ответила мама, – не поправлюсь. Я не хочу тебя обманывать и давать тебе пустые надежды. Ты отличаешься от других детей, и ты это знаешь. Ты справишься, я верю в это.

– Не говори так, мамочка, прошу тебя, – девочка расплакалась.

– Ну, полноте, моя родная, – Елизавета попыталась приподнять руку, чтобы дотянуться ею до лица дочки. Удалось ей это с огромным трудом: силы покидали тело женщины. – Послушай меня, пока я еще могу говорить… Про дар свой ты знаешь, а я знаю, что ты уже умело им пользуешься. О да, я знаю про французский, причем уже очень давно, – она слегка улыбнулась, дочка ее тоже, при этом негромко шмыгнув носом и смахнув слезу, – знаю… Прошу, дитя, используй свои умения во благо. Не вреди другим ради своей выгоды, но, если жизнь твоя или близких тебе людей будет в опасности, то делай так, как велит тебе твое сердце.

Девочка хотела перебить маму, но та слабо махнула рукой и продолжила:

– Знай, дитя, мы с тобой такие не одни. Не думай, что сильнее тебя не бывает. Бывает… Мы сильны, но, как видишь, против хвори мы беззащитны, как младенцы.

Мама закашляла. Ягарья подала ей лежащий рядом чистый белый платок, который тут же окрасился в алый цвет. Девочка заплакала.

– Не плачь, родная моя, – снова через боль улыбнулась Елизавета. – Видимо, по роду нам написано, рано матерей своих хоронить… Моя матушка померла, когда я была намного меньше тебя. Одна прабабка моя дожила до семидесяти лет, из них сорок пять – вдовой. Но не о том я… Я не смогу совет дать, когда время придет… Потому полагайся на свою мудрость и на отцовское благословение, но знай, что замужние женщины в нашем роду долго не живут. Такова, видимо, плата за то, что мы умеем…

Кашель снова одолел Елизавету, на сей раз она стала задыхаться.

– Папа! Папа! Скорее сюда! – закричала напуганная девочка. – Мама, тебе больно?

Ягарья упала на колени рядом с постелью мамы, сжала ее ладонь и зарыдала.

– Скоро вся боль уйдет, – шипящим голосом ответила умирающая женщина.

Отец, доктор и прислуга вбежали в комнату. Ягарью оттеснили дальше от постели, на нее, казалось, никто не обращал внимания, пока отец не заметил, что она наблюдает за безуспешными попытками всех присутствующих взрослых спасти Елизавету фон Майер.

– Ягарья, выйди из комнаты! – закричал он. Заплаканная девочка отрицательно замахала головой. – Сейчас же! Raus aus dem Raum! – повторил он на-немецком.