Марина Суржевская - Живое

Мелкая говорила: «У меня есть башни из слов. Выше облаков, прочнее стали… У меня есть заклинание, а в нем загадка. Дай ответ — и твое желание сбудется. Дай ответ, Ржавчина…»

Глупости болтала. Как и все девчонки. Я ей не верил, знал, что глупости, но каждый раз исправно отвечал… И странно было, что детское заклятие работало. Конечно, все лишь совпадение, даже в детстве я не верил в подобные глупости. Но почему-то не хотел огорчать мелкую…

Я помню день, когда она появилась в приюте. Такая чистенькая, в красивом платьице с кружевным передником, в бархатной накидке. С косичками до самого пояса и штормовыми глазищами, в которых застыла какая-то недетская грусть и немного — удивление.

Настоятели привели ее в общую комнату и оставили на растерзание приютских выкормышей. С девчонки мигом содрали бархатную накидку и красивый передник, отобрали мешочек с пожитками, распотрошили его. Вытащили вещички, кулек с конфетами, ручное зеркальце. Ну и стукнули, конечно, мелкую для острастки, чтобы место знала.

Я сидел, как и положено — наверху, глядя на копошащихся приютских крысят, роющихся в чужих вещах.

Девчонка на удивление молчала. Не орала, не ревела, не кидалась отбирать свои пожитки и платьица. Молчала, смотрела с каким-то нездешним удивлением, хлопала своими штормовыми глазищами. Зеркальце присвоила Корка. Ей, как и мне, исполнилось семь, и она уже оценила силу своего красивого личика. Передник глупые девчонки порвали, потому что поделить не смогли, так и тащили в разные стороны, пока ткань не треснула. Конфеты принесли мне. Кулек я взял, цыкнул на малышню, взирающую на сладости голодными глазами. Крысята притихли, отшатнулись. Я сунул руку в кулек, вытащил что-то яркое и сладко пахнущее, положил в рот. Причмокнул, не отрывая взгляда от пришлой девчонки. Чтобы знала, что все ее теперь принадлежит мне. Захочу — все отберу. Захочу — и стукнут ее уже не для острастки, а по-настоящему. Пусть знает, кто здесь хозяин! Знает и боится! Потому что страх — это сила. Единственная сила… Что-что, а эту истину я усвоил раньше, чем начал ползать… А новичков надо учить сразу, ставить на место, а то являются такие чистенькие, думают, лучше нас, приютских крыс…

Чистенькая новенькая таращилась без всякого страха. Лишь с изумлением, а еще… смехом?

Я поперхнулся непонятной конфетой, выплюнул на руку. Что это такое?

— Надо без бумажки, — пояснила девчонка. — И лучше вот эту, красную… она вкусная.

Пока я кашлял, выплевывая остатки размокшей во рту бумажки, мелкая забрала у меня кулек — невиданная наглость! И раздала конфеты крысятам. Тем, что не участвовали в дележке ее скудного имущества. А потом еще и осмелилась хлопнуть меня по спине, чтобы выбить из горла застрявшую там липкую бумажку!

Кашлять я перестал. Крысята притихли, судорожно пряча за щеками сладости — пока не отобрали. Уставились на меня, ожидая расправы. А пришлая глупышка и не понимала, что ей теперь каюк. Стояла и чуть ли не улыбалась, рассматривая меня!

Я вытащил кусок стекла, подкинул на руке. Штормовые глазищи стали круглыми. Поигрывая острым стеклом, я пошел к девчонке. Шел я медленно, зная, что каждый шаг — как приговор. И пора бы ей уже начать реветь да умолять о снисхождении. Только эта чужачка не ревела. Даже когда я срезал под корень ее косы. Держать только пришлось, но тут Плесень и Проныра помогли, как всегда… Без кос мелкая стала какой-то другой… Я сунул стекло ей под нос, повертел.

— Поняла? — весомо произнес я.

— Поняла, — фыркнула мелкая. — Дурной ты причесочник! Руки кривые!

Мор засмеялся, и я двинул ему кулаком. Хотя надо было треснуть девчонку. Но я двинул Мору. Мор двинул мне, а дальше понеслось… Конечно, прибежали настоятели, отправили меня в холодный сарай — остывать. Остыл я там изрядно, все ж конец осени был. Сидел на досках, думал, злился. И все пытался представить, какой вкус был у той красной конфеты…

И как зовут эту гадкую девчонку, которой я ночью обрежу не только волосы, но и уши! Обязательно обрежу! Вот только выйду из змеева сарая…

Я открыла глаза и долго смотрела на светлый квадрат окна, пытаясь понять, где нахожусь. Тяжелые синие портьеры, обрамляющие раму и стекло, оказались незнакомыми. Где я? Что произошло?

Молчащая память вдруг всколыхнулась и утопила в воспоминаниях. Напряженная спина Криса, стоящего перед дверью, яркий свет Мертвомира, бег… Нападение. Эфрим. Чудовища… Кольцо, упавшее к моим ногам.