Эдмонд Гамильтон - Янки в Вальхалле

— Черт побери, никогда больше не стану утверждать, что чую погоду, — выругался я.

А потом, резко положив машину на крыло, я полетел на юг, борясь со стихией. Но чем выше я поднимался, тем ближе надвигалась на меня черная, клубящаяся стена бури. Наконец я понял, что попал.

— Похоже, мне осталось жить минуты две, — пробормотал я себе под нос. — Единственный плюс в том, что это будет быстрая смерть…

Я проскочил снежное облако, а потом буря обрушилась на мой самолет. Оглушенный и ослепленный, я качнул нос машины, позволив ветру развернуть ракетоплан на север. Бороться со стихией не было никакой возможности. Я мог только лететь впереди бури, в надежде, что она со временем ослабнет. Небо потемнело, за стеклом кабины свирепствовал ветер. Он завывал, швырялся снегом. Сжав штурвал, я боролся с ним, словно с живым зверем, стараясь удержать ракетоплан в воздухе. А потом мне стало казаться, что рунный ключ у меня на груди начал пульсировать, словно желая предупредить меня. Голос, звучащий у меня в голове, стал нетерпеливым, ликующим. У меня почему-то возникло странное ощущение, что буря несет меня к определенной цели. А ведь она началась внезапно, стоило только моему самолету подняться в небо. А теперь он двигался в четко определенном направлении. Опасность смерти отодвинулась на второй план перед угрозой того, что стихия намеренно уносит меня куда-то. Рунный ключ пульсировал, и чужой голос, переполненный диким торжеством, звучал в голове, полностью деморализуя меня. После шести часов непрекращающейся борьбы с бурей я получил еще одно потрясение. Прямо впереди, через покрытое ледяными узорами стекло кабины я увидел приближающуюся смерть. Раньше я не видел ничего подобного.

— Этого быть не может! — задохнулся я. — Огромное слепое пятно…

Казалось, мой взгляд не мог проникнуть в этот обширный район. Я видел льды, лежащие позади него, льды, раскинувшиеся на многие мили. Я видел лед по бокам этого пятна. Но то, что лежало впереди, я никак рассмотреть не мог.

— Какой-то рефракционный эффект, возможно, возникший благодаря тому, что здесь, у полюса, особенно сильны магнитные потоки, — пробормотал я. — Может, это как-то связано с загадочным эффектом северного сияния.

Но ученые рассуждения ничуть не успокоили меня. Буря несла меня на своих крылах, и несла прямо в это слепое пятно. Когда я уже был на краю этой странной области, мне показалось, что мое поле зрения разом расширилось. Если это и было какое-то явление, то явно совершенно неизвестное науке.

Мой ракетоплан с невероятной скоростью приближался к этому пятну, и я по-прежнему ничего впереди не видел. Казалось, впереди есть что-то, что-то выпавшее из фокуса, искривленное сверхъестественной невидимой стеной.

Налетев с новой силой, буря швырнула мой ракетоплан в эту фантастическую стену, которую мне никак не удавалось рассмотреть — и я очутился внутри этого слепого пятна! Только теперь я смог как следует оглядеться.

— Это… Это невозможно! — задохнулся я от ужаса. Вокруг меня до самого горизонта вздымал волны бескрайний океан. Черные волны, черные облака… Неожиданно я вновь задохнулся от удивления. Далеко впереди неясно проступал длинный высокий массив черной, отталкивающей земли.

Буря завывала с прежней яростью, неся меня опасно низко над волнами, вздымавшимися пенными когтями, к далекой земле. Сквозь снежные вихри я разглядел слабое зеленоватое свечение. Но появление новой реальной опасности заставило меня взять себя в руки. Я не мог приземлиться в бушующем море. Иначе я никогда бы снова не взлетел.

А земля была в миле впереди — замороженные утесы поднимались прямо по моему курсу. Между ними пролегли серые пропасти в сотни футов глубиной. А дальше за утесами чернели леса. Поросшие деревьями холмы простирались до самого горизонта, насколько хватало глаз.

Там приземлиться было невозможно. А потом я разглядел узкую полосу пляжа с разбросанными тут и там огромными валуннами. Только полная безнадежность заставила меня повернуть к этому пляжу.

Пулей пролетел я над бурлящим белым адом прибрежных камней. Шасси ракетоплана коснулись песка. Перед тем как я смог затормозить, пустив вперед реактивные струи, боковое окно разлетелось, задев камень. Но когда мой самолет остановился, оказалось, что это — единственное повреждение.

Я выключил ракетные моторы и, пошатываясь, вылез из кабины. Мои колени дрожали — реакция на длительное напряжение. Но земля и море, которые я обнаружил внутри слепого пятна, заставили меня забыть об усталости.