Александр Прибылов - Встречи под Небом

— А, — сказала госпожа Чжу.

Связанный со стенкой кизиловый столб испуганно отшатнулся наружу.

— А! — опять сказала хозяйка гостиницы.

Крыша купальни вздрогнула, хрупнула стропилами, просела. Женщина схватилась за голову. А в купальне опять завизжали, и вместе с волной пронзительного звука оттуда плеснуло светом.

Видит Небо, почтенный Чжу Гу, покойный батюшка ныне здравствующего Чжу Дуня, за два десятка лет до этой шумной ночи обновляя купальню построенную еще его отцом, и представить не мог, что на лавку, уже и так отягощенную человеческим грузом, будет прыгать взбесившийся кусок мяса весом в добрых три даня. И пусть туша даже и не коснулась старого дерева, зато тяжесть ее вместе с силой встречного удара удвоенной мерой обрушилась на доску в том месте, где в него уперлись крепкие ягодицы сидевшего человека. Лавка, в отличие от плоти, такого не выдержала, вскрикнула скрипучим голосом и с оглушительным треском сломалась, отомстив своему убийце острой щепкой в… гладкое и круглое.

Вероятно, из-за этой обидной раны Люянь не видел падения масляной лампы и нерешительного поначалу трепета освободившегося пламени на бумаге абажура. Оправдавший свое имя, «Воспламеняющий Феникс-Муж» с ревом подхватился на ноги, прыгнул на спину разбойника плескавшегося в корыте и, дотянувшись до другого, дернул того за ворот куртки вверх, отрывая его ноги от пола. Из глубины купальни ударил девичий визг. В следующий миг растерянный Цай Хэн едва успел уклониться от второго за ночь летящего тела, и тут же взмыл в воздух сам, так и не успев испугаться.

Только теперь Люянь оглянулся, чтобы увидеть, как пламя радостно пожирает обломок доски, соломенный мусор, свесившийся с просевшей крыши, и смятый халат лисы. Сама же рыжая, уже не визжала — блестя голой кожей, торопливо сгребала шелк одежды своего господина. Словно почуяв его взгляд, обернулась, сверкнула сумасшедшими глазами и оскалом улыбки, прижала тряпье к груди и метнулась наружу.

— Янь-вану в глотку… — только и нашлось. Но потом опять стало не до слов — под ногами задергался тонущий грабитель, а из глубины уже полыхающей купальни позвал Меч…

— Пожа-а-ар!

Огонь в замке дворовых стен — ужас пострашнее любых лис и обиженных витязей. И Чжу Шэнь бросила ему в пасть недавние потрясение и растерянность — пусть подавится!

— Воду-у-у!

Дом отозвался детскими криками. Как раз тогда, когда разбушевавшийся гость вытащил из кадки четвертого молодчика, с той же легкостью выбросил во двор, а потом, подняв деревянную посудину и выплеснув воду на огонь, нырнул в первые клубы дыма. Но госпоже Чжу было не до того.

— У-у! Вставай! — Шэнь дернула за ворот слабо ворочавшегося на обломках плетенки Борова Дая, но добилась только басистого стона. Зато братец, приземлившийся рядышком, встал на четвереньки и замотал головой, забормотал что-то — она ухватила его под руки.

— Поднимайся, упрямый осел! Поднимайся! Пожар!.. — женщина захлебнулась воздухом, спазм сжал горло, заставил замолкнуть до следующего вдоха. За это время она успела поставить брата на колени и дотянуться ногой до ребер Сян Гуя: — И ты тоже! Вставай, ублюдок! Сгорим ведь!

Бандит едва приподнялся на четвереньки и упал опять:

— Ой, нога! Ой, болит! — запричитал неожиданно высоким голосом.

— У него голень сломана, — промолвил под ухом мелодичный голос. — А у толстого — ребра.

Чжу Шэнь обернулась — рядом оказалась сидящая на корточках нахальная гостья, с которой все и началось, куталась в грубое одеяло (где взяла-то?) и шевелила огромными треугольными ушам, то ли кошачьими, то ли лисьими.

— Вы, хозяюшка, — хищно улыбнулась рыжая бестия, — на мужа да на вот этого, — кивком указала на Цай Хэна, — рассчитывайте. Остальные, — она радостно помотала головой, — и на ноги не встанут.

И осталось только поверить. Потому, что метался вокруг пылающей купальни голый, измазанный сажей, силач с мечом за спиной. Метался, в одиночку оттаскивал, отволакивал от огня то, что должны были тянуть двое-трое. Потому, что бежали из дома сыновья с тяжелыми деревянными ведрами, которые надо было еще наполнить. Потому, что рушилась, брызгая искрами и угольками, крыша…

— Да, поднимайся же! — Шэнь рванула брата вверх, на ноги. — Поднимайся! И помогай, дурак битый!

Утро в горах начинается украдкой — свет осторожно, словно боясь, начинает раскрашивать небо в робкий голубоватый цвет. На склонах становится различим темно-серый свалявшийся мех растительности, медленно наливается тусклыми сине-зелеными оттенками. Потом, как-то сразу, вдруг, в неуловимый миг свод над головой становится чистым, ярким до пронзительности, а на вершинах к западу, рядом с лысым блеском скал вспыхивает яркая зелень, гордая и радостная — солнце улыбается ей, когда в долине еще царит сумрак…