Елизавета Шумская - Пять дорог [СИ litres]

– Я обещал Дриши рассказать хозяину, в смысле, Гуэнхалу, – вспомнил Златко. – Не знаю, почему не сказал…

– С Гуэнхалом порой трудно, – вздохнула Эйлиан. – Его решение в Синеборе – это божественный закон. И в том, что касается леса, он всегда и безусловно прав. Но мир лесом не ограничивается. И в том, что происходит за его пределами, Гуэнхал не особо разбирается. Это злит и тревожит его.

– Поэтому он отгородился от мира?

– Он просто защищает то и тех, что ему дорого. Не так уж много добра лес видел от внешнего мира.

– Но тем не менее иногда он пускает к себе.

– Конечно. Порой это необходимо.

– В самом деле? – Златко забавляло то, что они будто поменялись ролями. – Почему?

– Хотя бы потому, что иначе бы в Синебор не пришли бы чародей Линдалин или я.

Бэррин улыбнулся. Он ждал этого аргумента.

– Но ведь вы оба принесли Синебору и его жителям горе.

Женщина отшатнулась как от удара. Долго смотрела в глаза юноши, но он не отвел взгляда.

– Чародей подарил Линдалин счастье.

– А ты подарила Гуэнхалу любовь, – мигом ответил Златко. – И теперь они оба умирают.

Губы Эйлиан дернулись, будто в попытке возразить.

– Я был в сердце леса, – пояснил Бэррин свою мысль. – И видел засохшие деревья. Там холодно, глухо и страшно. Сколько десятилетий ты уже мучаешь его, четырехликая?

– Это…

– Не мое дело, не так ли? – Синекрылый намеренно говорил зло и с напором. На фоне того, что происходило с миром, эта история казалась просто глупой. – А может, дело в том, что твое человеческое сердце не способно любить?

Женщина вскинула голову, пылая негодованием.

– Нет? Тогда что? Что не так? Тебя заколдовала злая колдунья? Ты любишь другого? Гуэнхал тебя обидел?

– Нет, – отворачиваясь и явно сдерживая слезы, покачала головой Эйлиан, – нет. И нет.

– Тогда я не понимаю, – еле удержался от простонародного взмаха руками Златко. – Что не так?

Прекрасная Эйлиан, прекрасная во всех четырех возрастах, которые сейчас менялись один за одним, будто у нее не хватало сил удерживать себя в каком-то одном облике, молчала. Но Златко казалось: она кричит.

– Нет ничего хуже предначертанной судьбы.

Четырехликая поставила перед юношей деревянную шкатулку с прихотливой резьбой и ушла вглубь дома, оставив Бэррину тягостное ощущение чужой обиды. А ведь чародей совсем не собирался ее расстраивать, но другого выхода не нашел. Невольно он проникся к женщине уважением. Златко никогда не видел существ более необычных, чем Эйлиан, однако при этом она была более настоящей, чем он сам.

Могущественные почти как сама Природа, четырехликие могли менять ее, как того хотели. Вырастить любое растение, зиму сделать летом, постареть или помолодеть в одно мгновение, вылечить любое животное и забрать любую жизнь. Но и это еще не всё: каждой из своих любимых дочерей Природа готовила самый главный подарок – суженого. Ими становились такие, как Гуэнхал. Истинные хозяева заповедных земель. Такое существо и четырехликая подходили друг другу как две половинки одного целого и вместе были непобедимы.

Так отчего же Эйлиан не подпускает к себе того, кто предназначен ей самой судьбой?

Златко осторожно, будто неизученный артефакт, приподнял крышку шкатулки. Ничего не взорвалось и не выпрыгнуло изнутри, и юноша рискнул открыть ее полностью. Признаться, он ожидал чего угодно – кристалла, светящегося потусторонним мистическим светом, древнего свитка с неизвестными письменами, черепа неизвестного животного, хрустальный сосуд с искрящимся эликсиром…

Реальность удивила его куда больше.

Что-то подобное было у его мамы… Засушенный цветок, ракушка, рисунок какого-то города, желтоватые, скорее всего, полудрагоценные камни, тонкая нежно-голубая лента.

В детстве Златко и Тони любили сидеть в мамином будуаре, смотреть, как она собирается к ужину. Их пускали, когда Всеслава уже облачилась в одежды, но еще не выбрала украшения и не сделала прическу. На это редко уходило меньше часа. И все это время мальчики трещали как сороки, спеша поведать матушке, как прошел их день, про свои планы и мечты. Тони уже тогда декламировал стихи собственного сочинения, а Златко любил копаться в украшениях, выспрашивая их историю, откуда их привезли или по какому случаю подарили. Добирался малыш и до «шкатулки воспоминаний», как ее называла Всеслава. Также из резного дерева, только с костяными вставками, на которых чья-то искусная рука изобразила черненые фигурки дам и кавалеров.