Роберт Джордан - Властелин Хаоса [litres]

– Ее в самом деле так зовут, – осторожно возразила Илэйн. В каком-то смысле рассуждения Мин были верны. Но лучше направить разговор в другое русло. – А Найнив все никак не может решить, подруга я ей или та, кого она должна заставить делать то, что она полагает правильным. И знаешь ли, еще ей не удается забыть, что я дочь ее королевы, и порой она поминает об этом в пику мне. Ты – совсем другое дело.

– Может, потому, что меня это особо не впечатляет, – заметила Мин с усмешкой, хотя глаза ее оставались серьезными. – Я-то ведь, Илэйн, родилась в Горах тумана, на рудных копях. В эдакую глушь указы твоей матушки почитай что и не доходят. – Усмешка исчезла. – Прости, Илэйн.

Та с трудом подавила вспыхнувшее раздражение, – в конце концов, Мин точно такая же подданная Львиного трона, как и Найнив.

Откинув голову к стволу дерева, она сказала:

– Давай поговорим о чем-нибудь хорошем.

Даже сквозь густое кружево ветвей у них над головами нещадно пекло солнце. На небе не было ни облачка. Илэйн непроизвольно окунулась в саидар – каждая капля ее сущности исполнилась радостью жизни и полнотой бытия. «Вот, – загадала она, – если мне удастся сотворить хоть одно малюсенькое облачко, все будет хорошо. Выяснится, что матушка жива. Ранд меня полюбит, ну а с Могидин… разберутся – так или иначе». Илэйн сплела тончайшую паутину Воздуха и Воды и затянула ею небосвод, пытаясь отыскать влагу. Вот-вот, казалось ей, стоит еще чуточку поднатужиться, и все получится. Сладость обладания Силой быстро переросла в боль. Опасный знак – зачерпни она еще немного, и этот поток погубит ее. А ведь ей всего-то и надо было, что крохотное облачко.

– О хорошем? – переспросила Мин. – Ну-ну. Вижу, ты не расположена говорить о Ранде, но, как ни толкуй, важнее его нет никого на свете. Отрекшиеся и те падают замертво при одном его появлении. Целые страны уже склонились к его ногам. И здешние Айз Седай намерены его поддержать, я знаю. Деваться-то им все одно некуда. А потом и Элайда передаст ему Башню. Для него Последняя битва все одно что прогулочка. Он всегда побеждает, Илэйн. А значит, и мы.

Илэйн отпустила Источник и уставилась на небо, столь же опустошенное, как и ее душа. Нет нужды уметь направлять Силу, чтобы понять – здесь не обошлось без Темного. А если он способен касаться мира с такой силой, да что там, если он вообще может касаться мира…

– Неужели? – спросила она сама себя, но так тихо, что этого не расслышала даже Мин.

Здание манора еще оставалось недостроенным, даже высокие деревянные панели в большом зале не успели покрасить, но леди Фэйли ни Башир т’Айбара каждый день устраивала прием, как и подобает жене лорда. Она восседала в массивном кресле с высокой, украшенной резными фигурками соколов спинкой, стоявшем возле сложенного из необработанного камня камина. В другом конце зала, напротив, словно зеркальное отражение первого, находился точно такой же камин. Рядом с креслом Фэйли стояло другое – украшенное резьбой в виде волков, высокую спинку которого увенчивала большая волчья голова. Пустовавшее кресло предназначалось для ее мужа, Перрина т’Башира Айбара, Перрина Златоокого, лорда Двуречья.

Правда, манор был разве что малость побольше обычного фермерского дома, да и зал имел всего шагов пятнадцать в длину, но Перрин поначалу и об этом-то слышать не хотел – зачем, мол, ему такая хоромина? Он никак не мог отвыкнуть думать о себе как о простом кузнеце, даже как о подручном кузнеца, как и привыкнуть к тому, что жену его при рождении назвали Заринэ, а не Фэйли. Экая важность! Заринэ – подходящее имя для изнеженной дамы, томно вздыхающей над воспевающими ее улыбку стихами. Фэйли, что на древнем наречии означает «сокол», девушка назвалась сама, когда принесла клятву охотницы за Рогом Валир. Присмотревшись к ее лицу с рельефным носом, высокими скулами и раскосыми темными глазами, метавшими молнии, когда она сердилась, никто не усомнился бы, что это имя соответствует ей наилучшим образом. Что же до всего остального, все зависит от намерений. Так же, как и что считать хорошим, а что плохим.

Сейчас глаза Фэйли метали молнии. На этот раз гнев молодой женщины был вызван не упрямством ее мужа и даже не поразительной для этого времени года жарой, хотя, по правде сказать, тщетные попытки добиться хотя бы иллюзии прохлады, обмахивая вспотевшее лицо веером из фазаньих перьев, настроение не поднимали.

Давно минул полдень, почти все просители были уже отпущены, и дожидавшихся приема у Фэйли осталось не так уж много. В сущности, все эти посетители пришли к Перрину, но сама мысль о том, чтобы судить и наставлять людей, среди которых он вырос, приводила новоявленного лорда в ужас. Если только Фэйли не удавалось загнать его в угол, он, когда приближалось время ежедневной аудиенции, исчезал, словно волк в чащобе. К счастью, его земляки не возражали, если вместо лорда Перрина их принимала и выслушивала леди Фэйли. Впрочем, некоторые, возможно, и возражали, но у них хватало ума держать свои возражения при себе.