Андрей Стригин - Кирилл Обломов и его невероятные миры

Но вот под ногами упруго колыхнулась земля, знакомо потянуло сыростью и гнилью, заквакали сытые лягушки, в воздухе гудят комары, издалека доносится хохот кикиморы.

— Теперь надо как-то сориентироваться и выйти к озеру, где был выход из подвала замка Альмигоры.,- с трудом сдерживая дыхание, говорю я.

Катя утирает пот со лба, прислоняется к дереву, глубоко дышит, пытаясь восстановить дыхание. Эмира без сил спускается на землю, отдувается, с усилием убирает с глаз мокрую чёлку. Один лишь Хрюх бодр и вроде совсем не устал, он часто озирается, в глазах появился лихорадочный блеск.

— Что-то случилось? — обращаюсь я к нему.

— Знаешь, Кирилл, у меня такое чувство, то за нами кто-то наблюдает.

— Враги? — встрепенулся я.

— Нет, это словно … словно отец на меня смотрит, — вздрагивает Хрюх.

— А ты знаешь, — я наклоняюсь к его уху, — позови его.

— Боюсь, а вдруг меня не признает.

— Волков бояться — в лес не ходить, — легко бью его по широким плечам. — Зови!

Большой Хрюх отходит в сторону, затем резко сворачивает, словно знает куда идти, но вдруг спотыкается, едва не падает, смотрит в чащу леса, некоторое время молчит, но вот, набравшись сил, тихо говорит:

— Отец, это я.

Его шёпот едва слышим, но вдруг, словно проносится вихрь, запахло зверем, ходуном ходят молодые деревца, в инфразвуковом диапазоне звучит кабаний визг, мелькает призрачная тень, в пространстве вырисовывается свинячье рыло, полыхнули красным маленькие глазки.

— Отец, это я! — уже кричит Большой Хрюх.

В сторону летят деревья, вырванные с корнем, резко темнеет, дышать становится тяжело, но я не пугаюсь, хотя Катя и Эмира закрыли глаза от страха. В отличие от девочек я знаю, так исчезает заклятие, наложенное когда-то на этот народ.

Но вот, всё заканчивается, ещё падают в болото переломленные стволы, щепки, как осколки, секут листву, а Жуть Болотная рассыпается на бесчисленные иглы, и они веером расходятся в разные стороны, пронзая оцепеневших лягушек, загоняя в топь любопытных мавок.

— Отец!!! — орёт Хрюх, размазывая слёзы.

— Сын, — доносится сильный мужской голос и к нему подходит крепкий мужчина, на плечи которого небрежно наброшена пурпурная мантия.

Они бросаются друг другу в объятия, как две скалы, даже кости хрустят от переизбытка чувств.

— Я знал, что увижу тебя, мой мальчик, но даже не мог и думать, что именно ты снимешь с нас заклятье. Этот день будет национальным праздником в нашей империи, — мужчина одним движением руки раздвигает поверхность земли. — Домой, сын, — легко толкает его за спину, — народ ждёт тебя.

— Но … папа, — Хрюх оглядывается на нас, — у нас есть ещё не оконченные дела.

— Ты не беспокойся, путь почти весь пройден, осталось лишь взять Книгу, — поспешно говорю я, мне очень не хочется разлучать отца с сыном.

— Ты уверен, что моя помощь не понадобится? — с надеждой спрашивает Хрюх.

— Абсолютно, — вероятно я кривлю душой, но мне необыкновенно хорошо на душе.

Мужчина чиркает по воздуху пальцем и загорается маленькая шаровая молния, срывается с места и мягко опускается мне в открытую ладонь, но я даже жара не почувствовал.

— Это ключ в нашу страну, ты всегда будешь желанным гостем, — говорит мужчина и, обхватив сына за плечи, они срываются вниз, а за их спинами раскрываются прозрачные крылья. Содрогается земля, смыкая края, а Катя с Эмирой навзрыд плачут.

— Ну вот, ушёл, так быстро! — размазывают они по опухшим лицам слёзы.

— Мы ещё встретимся, — успокаиваю я их, но и мои глаза крутит так, словно чищу злой лук.

Некоторое время отдыхаем, Эмира просто сидит у мшистого пня, пытается как-то расслабиться, но злые комары досаждают, впиваясь в нежную кожу, и приходится ежесекундно от них отбиваться, Катя ловит мух и скармливает тираннозавру Гоше, который от вынужденного безделья растолстел как крица-наседка.

— Знаешь Катя, — у меня появляется неплохая идея, — а давай Гоша прогуляется, видишь, как обленился, а заодно и нам легче будет, прокатимся на его спине.

— А ведь точно, — оживляется девочка, — незамедлительно хлопает в ладоши и говорит, — хоп.

Гоша молниеносно идёт в рост, раздаваясь в спине, огромные лапы давят землю, блеснули кинжаловидные зубы. Он фыркает, наклоняется, с любовью лижет Катю, при этом свалив её прямо в грязную лужу.

— Я тебя не для этого сделала большим, что бы ты меня пинал по мокрой земле! — возмущается она, но при всём этом видно как она польщена вниманием страшного первобытного ящера.