Анатолий Махавкин - Бездна [litres]

Нарик было вскинулся, но тут же опал, увидев, кто к нему обращается. Следом за ним в машину протискивался, с трудом размещая широченные плечи, тот самый мужик, на которого я обратил внимание, ещё когда мы только приехали сюда. Глаза исполина казались странно живыми на высеченном из камня лице. Зрачки непрерывно перемещались из стороны в сторону, будто их обладатель всё время ожидал нападения. На лбу гиганта выделялась глубокая впадина давно зажившего шрама, и ещё один, не столь ужасный, пересекал обе губы, опускаясь на подбородок.

– Ты двигаешься? – поинтересовался мужчина и протянул вперёд ладонь, напоминающую средних размеров лопату. – Если нет, я могу тебя подвинуть.

Салон джипа был невероятно широк: я со своим средним ростом мог бы запросто лечь на сиденье не сгибая ног, однако, когда гигант расположился, всем нам стало слегка тесновато.

Бритоголовый повернулся и, радостно оскалившись, прогундосил:

– Эй, Зверюга, зашибём деньжат слегка? – Он постучал кулаками по рулю, что, очевидно, выражало крайнюю степень его щенячьего восторга. – Давно я червончик-другой не рубил!

– Заткнись, – недружелюбно откликнулся гигант, откинувшись на спинку кресла. – Засунь свой язык в задницу и помалкивай.

Из этой содержательной беседы я, однако, умудрился сделать несколько умозаключений: во-первых, Зверем звали не водителя, а этого великана; во-вторых, сумма в три тысячи баксов не была чем-то сверхъестественным, потому как остальные получали явно значительно больше, ну и последнее – некоторые из нашей пёстрой компании знали друг друга до этой радостной встречи. Сделав эти выводы, мой мозг выбросил транспарант «Перегрузка» и временно завис.

– Зверь, – не унимался бритоголовый, – а что это за крендель с тобой? Я видел, как он базарил с Утюгом, так тот к нему со всем почтением! Первый раз вижу, чтобы Утюг так стелился. Чё я подумал…

– Швед, – тяжело вздохнув, отозвался Зверь, – если ты до сих пор не понял, так я тебе поясню: деньги тебе платят за то, что ты крутишь баранку, а думать за тебя другие подписывались. Поэтому сиди и помалкивай.

Лысый обиженно хрюкнул и, закурив, выпустил в открытое окно длинную струю дыма. Но не успел он сделать и пары затяжек, как занял своё место последний член нашего автомобиля. Теодор Емельянович захлопнул дверцу и, оглянувшись, оценил собравшуюся компанию. Кивнув каким-то своим мыслям, он отрывисто бросил бритоголовому:

– Выключи эту дрянь и немедленно перестань курить.

– Да ты чё! – Швед так и вскинулся, подпрыгнув до потолка. – Ты за кого… У-ух! – Последнее относилось к Зверю, который, просунув руку между сиденьями, впечатал свой кулак в спину водителя, бросив того на штурвал.

Хватая воздух слюнявыми губами, лысый повернулся.

– Швед, это было последнее предупреждение, – медленно сказал гигант и, взяв водителя за лацкан куртки, притянул его к себе: – Ещё одно слово – и я просто оторву твою дурную башку. Уясни это.

Теодор всё это время сидел так, словно происходящее его никоим образом не касалось. И только когда последнее слово Зверя повисло в воздухе почти реальной дубиной, занесённой над головой водителя, Емельянович достал из кармана бушлата коротковолновый передатчик и, нажав на кнопку, сказал:

– Отправляемся.

Бритоголовый очень тихо высказал своё недовольство чьей-то матерью и нервно выбросил в окно почти целую сигарету. После этого хрип, повествующий о злосчастном побеге очередного уркагана, был грубо прерван на самой задушевной сцене, в которой то ли волк грыз беглеца, то ли наоборот. Машина почти беззвучно качнулась и плавно двинулась.

Парень в болотном плаще начал рыться в карманах своего грязного одеяния и извлёк потрескавшийся пластиковый футляр жёлтого цвета с изображением креста и полумесяца. Как выяснилось, коробочка хранила целый выводок крохотных пилюль, некоторое количество которых тут же переселилось в рот нарика. Зверь презрительно покосился на него, но промолчал. Теодор же, от которого манипуляции парня тоже не укрылись, сказал в пространство:

– Ранее курение кокаина было прерогативой исключительно аристократии, привычкой, превращённой в своеобразный ритуал, недоступный простонародному быдлу. Время многое изменило…

– В Чечне многие ширялись, – заметил нарик, блаженно улыбаясь, – а на Донбассе был полный беспредел.

– Вот только не говори, что ты был в Чечне, – хмыкнул Зверь, отворачиваясь к окну. – Мясо.

– Мы таких быстро опускали, – затряс лысый покатыми плечами в приступах хохота. – Педик, самый натуральный.