Анатолий Махавкин - Бездна [litres]

– Честно говоря, сейчас мне на это – положить. Гораздо больше меня волнует, чем мы будем заниматься, чтобы отработать две штуки баксов.

– Две? – Нарик подозрительно посмотрел на него. – Мне пообещали только штуку! Я не понял, ты чё, типа круче, чем я? Надо пробить это с хозяином.

Было совершенно ясно, чем закончится для него подобное «пробивание», но я ничего не стал говорить: подобные полудурки не учатся даже на своих ошибках. Больше всего в этот момент меня занимала одна мысль. И даже не та, которая касалась оплаты. Хотя, судя по всему, Федька помог мне получить на тысячу больше, чем предполагалось.

Глядя на весь этот Ноев ковчег, я поделил его на три группы: четвёрка учёных, которые, видимо, должны были исследовать некую хрень; водители автомобилей и, наконец, наёмники, взятые то ли в качестве охраны, то ли с иной сходной целью. Оставалась разношёрстная четвёрка, сидящая за нашим столом. Мы не влезали ни в какие рамки. Другие объединялись по профессиональному признаку, мы – нет. Те, судя по всему, знали друг друга до этого, мы – нет. Конечно, если бы я был полным дебилом, то решил бы, что нас взяли именно для того, о чём сказали, а именно: таскать оборудование. Но стоило взглянуть на нас, и эта мысль сразу показалась бы смешной. Нарик и учитель с трудом перетаскивали свои собственные тела, а мы с Сергеем хоть и были покрепче, но не смешите мои копыта! За такие бабки можно запросто нанять караван верблюдов, а не четвёрку малорослых недомерков. Как ни обидно, но следовало быть объективным. Хотя бы с собой.

В это время в двери кафе почти ввалился один из тех братков, которые выясняли отношения на стоянке. Судя по всему, хозяин жизни был изрядно навеселе, если только подобное выражение подходило к его настроению. Тупое лицо, налившееся багровой краской, выражало непреклонное упорство в достижении неведомой, но несомненно благородной и чистой цели. Замысловатая траектория движения братана, чудом избежав нашего столика, привела его в стан учёных. Те же глубоко погрузились в свою беседу, и глубина их погружения не позволяла заметить появления нового персонажа, путающегося ногами в длинных полах кашемирового пальто.

Но явление это не осталось вовсе не замеченным. Несколько официантов и двое рослых здоровяков стали осторожно приближаться из глубины зала, обмениваясь выразительными взглядами. За крайним столиком нашей диаспоры разговоры прекратились, и тёмные силуэты повернулись в сторону братка, раскачивающегося над столом учёных, словно лукоморский дуб в сильную бурю. Впрочем, в крайних точках он ничем не отличался от Пизанской башни. Наконец несчастный не выдержал наглого игнорирования своей персоны, и его огромный кулак обрушился на столешницу, отчего часть посуды тут же сиганула под стол.

– Чё, педики! – завопил поборник культурного общения и ухватил крайнего парня за руку, приподнимая его со стула. – Давно вас не трахали?! А ну, поворачивайся!

Однако лицезреть требуемое нам было не суждено. Худосочная вобла уже оказалась на ногах и решительно направилась в сторону инцидента, легко перебирая циркулеобразными конечностями. Как ни странно, но никто из сидящих за её столиком не пожелал оказать женщине посильную помощь. Швед злорадно прошипел друзьям-водителям какую-то короткую фразу, и все трое громко расхохотались. Происходило нечто непонятное.

– Эй, хрен собачий, – сказала доска, приблизившись к братку на предельно допустимое расстояние, – хочешь что-то сказать – скажи это мне.

Тупая физиономия бультерьера в пальто уставилась на неё, а лапища отпустила руку «болоньевого» учёного, отчего тот без помех опустился на своё место, потирая пострадавшую конечность. Братан стоял, ворочая приплюснутой головой на короткой шее, и ржавые шестерёнки его мозга ворочались с таким скрежетом, что уши закладывало. Тощая баба, напротив, вела себя так, словно ничего сверхъестественного не происходило: просто подошла поинтересоваться, сколько градусов ниже нуля, как пройти в библиотеку и где, в конце концов, бабуля? На её физиономии появилась ухмылка, которую любой неуч, отдалённо информированный о существовании такой вещи, как психология, мог характеризовать как презрительную. Рефлексы братана с лёгким запозданием подсказали ему: на него, в натуре, наезжают, поэтому следует показать, кто тут дочь вождя. Он глухо заревел.

– Ты чё, сука? – спросил он, пытаясь ухватить женщину за ворот армейской куртки. – Ты типа врубаешься, чё творишь?