Элизабет Лим - Шесть алых журавлей [litres]

– Ты сильно перепугала нас, сестра. Ну же, расскажи старику Бэн-Бэну, что ты помнишь?

Я прислонилась к изголовью кровати из палисандрового дерева. Хасё уже сказал, что меня спугнула змея, но стоит ли поддерживать столь явную ложь?

«Нет, это только вызовет у братьев еще больше вопросов, – быстро рассудила я. – С другой стороны, и правду не скажешь – им нельзя знать о Кики».

Ответ довольно прост. Если враньем не выкрутиться, нужен отвлекающий маневр.

– Меня спас дракон.

Уголки губ Андахая опустились.

– Дракон. Серьезно?

– Он был мелким для дракона, – продолжила я, – вероятно, потому что еще молод. Зато у него глаза умные. В них светилось даже больше мудрости, чем у Хасё.

Я игриво улыбнулась в попытке разрядить обстановку, но вид у братьев сделался еще угрюмее.

– У меня нет времени на байки, Сиори, – твердо заявил Андахай, скрестив руки. Длинные рукава его халата были такими же жесткими, как его вощеные черные волосы. В отличие от остальных братьев, он был напрочь лишен фантазии. – Из всех дней ты выбрала именно этот, чтобы сбежать к озеру… и пропустила церемонию с сыном лорда Бусиана!

Мой жених совершенно вылетел у меня из головы. Грудь сдавило от чувства вины, и моя улыбка мигом стерлась. «Должно быть, отец сильно разгневался».

– Отец уже идет сюда, – продолжил Андахай. – Ты, конечно, его любимица, но я бы не рассчитывал на то, что это тебя спасет.

– Не будь к ней так суров, – попросил Бэнкай и понизил голос: – Откуда нам знать, может, это было спланированное нападение.

– Нападение? – я нахмурилась.

– Ходят слухи о восстании, – объяснил мой второй по старшинству брат. – Многие лорды против твоего брака с сыном лорда Бусиана. Боятся, что его семья станет слишком влиятельной.

– На меня никто не нападал, – заверила я. – Я увидела дракона, и он спас меня.

Лицо Андахая покраснело от злости.

– Хватит врать, Сиори! Из-за тебя Бусианы покинули Гиндару с позором!

В кои-то веки я говорила чистую правду.

– Но я не вру! Я видела дракона.

– Так и скажешь отцу?

– Что скажет? – раздался громогласный голос, эхом раскатившийся по комнате.

Я не слышала, как разъехались двери – лишь их тихое дребезжание, когда в покои вошли отец с мачехой. Братья низко поклонились, а я опустила голову почти до колен.

Андахай выпрямился первым.

– Отец, Сиори…

Тот жестом велел ему замолчать. Я никогда не видела отца таким злым. Как правило, мне достаточно было улыбнуться, чтобы растопить лед в его глазах, но не сегодня.

– Твоя гувернантка сообщила нам, что ты невредима. Что ж, я рад это слышать. Но твое сегодняшнее поведение совершенно непростительно.

Его голос понизился до такой степени, что деревянное изголовье моей кровати задрожало от императорской ярости… и разочарования. Я не осмеливалась поднять голову.

– Простите. Я не хотела…

– Ты подготовишь надлежащее извинение для лорда Бусиана и его сына, – перебил отец. – Твоя мачеха предложила сшить гобелен, чтобы исправить позор, который ты навлекла на его семью.

Тут уж я подняла взор.

– Но, отец, на это уйдет несколько недель!

– У тебя есть дела поважнее?

– А как же мои уроки? – в отчаянии спросила я. – Мои обязанности, полуденные молитвы в храме…

– Тебе никогда не было дела до твоих обязанностей, – отец оставался непоколебимым. – Отложим их до тех пор, пока не закончишь гобелен. За работу возьмешься немедленно, под присмотром мачехи, и не покинешь дворец, пока он не будет готов.

– Но… – Я увидела, как Хасё покачал головой, и замешкалась. Конечно, он был прав. В данном случае спорить не стоит. Но с языка все равно неосмотрительно сорвались слова: – Но до Летнего фестиваля осталось две недели…

Один из братьев пихнул меня сзади. На этот раз их немое предостережение сработало, и я плотно сжала губы.

Глаза отца смягчились на долю секунды, но затем он строго ответил:

– Летний фестиваль проходит каждый год, Сиори. Тебе полезно понять, что у твоих поступков есть последствия.

– Да, отец, – прошептала я, несмотря на боль в груди.

Фестиваль и в самом деле проводился ежегодно, но это была моя последняя возможность провести его с братьями. Затем мне исполнится семнадцать, и меня выдадут замуж… нет, отошлют жить с будущим мужем.

А я все испортила.

Отец наблюдал за мной, будто ждал, что я начну молить о снисхождении, придумывать оправдания и вообще делать все возможное, чтобы он передумал. Но Кики, трепетавшая под моей ладонью, вынудила меня промолчать. Если ее найдут, последствия будут намного хуже, чем запрет на посещение фестиваля.