Антон Пешкин - Белый край [СИ]

Помимо правителя, праздно восседающего на своем троне, в комнате находились и другие люди. Судя по всему, то были воины и командиры из числа приближенных. От мыслей о том, что среди них мог быть мой будущий муж, мне стало слегка не по себе, но в нависшей вдруг тишине я тем не менее проковыляла внутрь.

— Ярл Дургальф, — начала я, нахмурившись. — Я пришла к тебе как гость. Не опорочь свое честное имя и пригласи к очагу.

Ярл усмехнулся и что-то шепнул худому, высокому человеку, стоящему рядом с троном.

— Ну, входи же, Майя Бортдоттир, — наконец ответил он насмешливо.

Я кивнула и, стискивая зубы от боли в руках, вызванной долгой ходьбой на костылях, медленно прошла дальше. Кто-то из мужчин поставил мне невысокий деревянный стул, и я, благодарно кивнув, села.

— И с чем же ты пожаловала, буйная девица? — снова усмехнулся хозяин дома, прищурившись. — Аль мало было, и пришла снова мне грубить?

— Оставь свою силу при себе, почтенный Дургальф, — безэмоционально ответила я, разминая плечи. — Или ежели желаешь силой помериться, то обожди, покуда раны мои не перестанут беспокоить меня. Иначе же давай говорить как друзья.

В северном языке было как минимум несколько диалектов, известных мне. Разговорный был самым грубым и примитивным из них, в нем использовались сокращения и простые, понятные предложения. Еще одним было наречие, на котором мужчины говорили на охоте: оно отличалось еще более короткими фразами, но тем не менее включало в себя емкие, информативные слова и смысловые конструкции. Третьим же был официальный язык, который использовался реже прочих — на нем редко говорили даже при переговорах, однако умение им владеть считалось редким достоинством. Ему я научилась от Кнуда, который, по его заверениям, в прошлом не раз присутствовал на племенных собраниях и даже осмеливался подать свой голос. Что интересно, очень часто именно этот диалект северного использовался в сказаниях и песнях, однако были и такие произведения, которые принято было исполнять на разговорном наречии.

— Пусть так, коль ты того просишь, Соленый Ворон, — Дургальф улыбнулся, а вокруг меня послышались тихие смешки. — Так что же привело тебя в мой дом?

— Я здесь, дабы обсудить с тобой, ярл, дела рабов твоих. Одна из жен, что тебе принадлежат, больна, и ежели не лечить ее, то сгинет она и все рабыни твои, а вместе с ними и я, и другой люд.

— Почему же такая дума пришла в твою голову? — с явным интересом продолжал ярл. — Аль ты друид, дабы судить, кому жить, а кто уже ногой одной на небесах?

— Истинно так, почтенный Дургальф, — кивнула я и одной рукой убрала волосы с плеча. — Друид я, ученица друида другого, мудрого и умелого.

— Так ли оно? Ведь не быть вовек жене друидом, — он улыбнулся, а люди вокруг замолчали, уставившись на рисунок на моей шее. — Так было всегда, и так всегда будет.

— Все так, почтенный Дургальф, нарушили и я, и мой учитель древние традиции, — я кивнула, едва заметно улыбнувшись. — Но не то ль доказательство, что я достойнейшая из дев края нашего? Аль недостойна я и сына твоего?

Услышав это, ярл тут же перестал улыбаться. Он нахмурил свои густые брови, от злости прикусил губу и сжал руку в кулак, однако сдержался и глубоко вздохнул, чтобы не опозориться ненароком перед людьми вокруг. Затем он спокойным, ровным тоном продолжил:

— Пусть так, достойнейшая ты, о чем и ходят слухи. Но в моем доме я хозяин, и не друиду даже меня наставлять.

— А как же ты решишь, коль предложу тебе сделку?

Вокруг послышались перешептывания. Высокий человек рядом с троном наклонился и что-то прошептал ярлу.

— Сделку? — Дургальф повысил голос. — И что же ты, достойнейшая дева, желаешь предложить мне?

— Был уговор, что с первой лунной кровью я стану невесткой сыну твоему, — я прокашлялась и поудобнее села на стуле. — Но не было ни слова обмолвлено о том, что секреты и знания мои станут твоими или сына твоего. И я готова взять грех и сокрыть все от мужа, коль ты решишь отвергнуть мою дружбу.

Ярл сердито запыхтел, его лицо побагровело. Он принялся оглядываться вокруг, желая найти хоть кого-нибудь, кто нагрубил бы мне вместо него, но все лишь слушали наш разговор, не смея проронить ни слова в повисшей тишине. И только изредка слышались тихие возгласы и шепот: люди обсуждали меня, и именно это мне и было нужно.

— Пусть так! — выкрикнул наконец раскрасневшийся правитель. — Но помни, что дружба моя дорога и не каждому дарована. Пусть и твои дары будут таким же сокровищем.