Антон Пешкин - Голый край [СИ]

— Майя? — тихо, будто бы боясь меня потревожить, спросил он.

— Майа! — громко ответил я, тряхнув головой.

Судя по выражению лица, он был крайне озадачен и все не сводил взгляда с моих глаз.

— Эр ду онна анд?

— Анд!

Он нахмурился сильнее. Казалось, будто его густые брови сейчас уползут куда-то на лоб.

— Ва хетта ду?

— Хетта, — я снова тряхнул головой.

Он улыбнулся и глубоко вздохнул. Лицо его сразу же посветлело, и, видимо, я развеял какие-то из его опасений.

Он повернулся к моим родителям, держа меня на руках, и что-то сказал им. Отец громко засмеялся и выхватил меня из рук, в ответ на что я громко закричал, но родитель мой лишь продолжал смеяться, держа меня в крепкой, но аккуратной хватке.

— Детта’р даттерь мин!

Понятия не имею, чего я наговорил Шаману, однако после того случая мать стала уделять мне больше времени, а к нам домой стали захаживать разные гости: в основном молодые девушки и парни — видимо, друзья родителей. Впрочем, иногда захаживал и Шаман, о чем-то беседуя с мамой.

Мать же стала учить меня говорить. Возможно, она и сама считала, что слишком рано для этого, ведь я еще даже ползать не научился, однако, как мне думается, на это ее подговорил мой старый знакомый.

— Мама, — сказала она, показав на себя рукой, — Майя, — рука показала на меня.

Я лишь высунул язык и закатил глаза кверху, показывая, что мне это уже неинтересно, и что я хочу задачку посложнее.

— Мама… — она с надеждой посмотрела на меня. — Мама — йенте. Майя — йенте.

— Мама, Майя йенфе, — послушно повторял я, пытаясь прикинуть значение нового слова. — Папа йенфе?

Мама ласково улыбнулась.

— Ней, папа — манн.

— Мама — йенфе, папа — манн?

— Йа! — радостно воскликнула мама. — Йа, Майа йенте оссо!

И вот так, не имея возможности разглядеть самого себя, я экспериментальным путем подтвердил, что я уже нихера не Дима. Я теперь Майя, и, как оказалось, это и вправду женское имя.

Наконец-таки я смог нормально побывать на улице. В последнее время стал гораздо меньше спать и все больше говорить и двигаться. Обучение шло полным ходом, и вскоре я выучил уже около пятнадцати слов. Все, кто приходили к нам в гости, ахали и охали, но оно и понятно — мне ведь и полугода еще нет.

Мама несла меня в ткани, хитрым образом обмотанной вокруг ее шеи и плеч. Пару раз видел такое в прежней жизни, но никогда не знал, как называется такой способ переноски детей.

Гуляя по улице, мама все время что-то рассказывала, отчаянно надеясь, что я все понимаю. Милочка, я не вундеркинд и не гений. Просто я понимаю, что надо делать, обучение уже пройдено двадцать лет назад.

— Майа, утцена! — мама показала на маленьких девочек, играющих в куклы. — Йентер!

— Йа, — поддакивал я. — Йентер смо.

— Йа! — радостно ответила мама. Она явно очень гордилась своей… дочерью.

Уже пару раз посещала мысль о том, что стоит перестраиваться и начинать думать о себе, как о девушке, однако мозг отчаянно отказывается признавать факт наличия другого набора хромосом. Да что там хромосомы — у меня член забрали!

— Майа, утцена, Гундур!

Мама показала рукой на какого-то мужика со здоровенным каменным топором, на обухе которого были вырезаны сложные геометрические узоры.

— Хай, Гундур, — я лениво приподнял руку и помахал мужику.

— Хай, Майя, воль блёомст ваккерь!

Нихрена не понял, но, судя по его широченной такой лыбе, от которой у него едва рот не рвется, мужик доволен. Ну еще бы, с ним поздоровался младенец! Девочка! Я по логике этих людей вообще рта раскрывать лишний раз не должен, а по факту опередил умственное развитие иных детей чуть ли не на год с лишним!

За всем этим обучением на улице я совсем не успеваю разглядеть, что творится вокруг. Мама видит мой заинтересованный взгляд и, улыбаясь, молчит, позволяя мне насладиться хорошей погодкой.

Слышу чаек. Вокруг раскинулась деревня — бедная, но веселая. Все дома деревянные, с соломенными крышами, но у каждого дома на фасаде вырезаны красивые северные узоры. С голубого неба ярко светит, кажется, летнее солнце, заливая протоптанные улочки светом. Вокруг снуют люди в тусклой, бедноватой одежде — кто в рубахах, кто и вовсе без них, в одних юбках или штанах. Во всяком случае радует, что они тут уже изобрели штаны.

Вот какая-то женщина постарше моей мамы понесла колодезную воду в двух тяжелых ведрах, висящих на коромысле. Стыдно признавать, но в своей прошлой жизни я бы столько не утащил. С другой стороны мужик, с которым я поздоровалась, рубит дрова каменным топором. Не могу разве что понять, зачем, ведь на улице лето.