Александр Сухов - Ведун [СИ]

- Мы кузнецы, и дух наш молод,

Куем мы к счастию ключи!

Вздымайся выше, наш тяжкий молот,

В стальную грудь сильней стучи, стучи, стучи!

— Откель такая песня знатная, Андрюша? — подала голос с крыльца Егоровна. Я и не заметил, как, старушка вышла из дома. Клиентура что ль на сегодня закончилась? — И что это за конструляцию ты сварганил?

— Да я и не знаю эту песню, так куплет где-то подслушал. А насчет, как ты её называешь, «конструляции», я лучше покажу.

Ловко вскарабкавшись по одной из стоек, я повис на перекладине. Для начала пару раз подтянулся. Потом лихо изобразил подъем переворотом и выход силой на обе руки. Наконец сделал стойку на руках прям на перекладине и, отправив тело в свободный полет, крутанул несколько раз солнышко. Прямо самого жуть берет, каким сильным и ловким я стал в последнее время, разумеется, для своего возраста. Хотя вряд ли в ближайших окрестностях сыщется кто-либо, способный повторить то, что я только что продемонстрировал на глазах испуганной и одновременно восхищенной бабушки. Чтобы не нервировать Егоровну, соскоком сальто делать не стал, просто повис, а потом спрыгнул с турника.

— Ловко, — немного успокоившись, молвила пожилая женщина, — совсем как мой Васенька. Токо тот в седле всякие чудеса показывал, то на полном скаку через брюхо лошадки снизу пролезет, то прям ногами встанет ей на спину, да еще коленца выдаст. Лихой мущина был супружник мой покойный Василий Дормидонтович Третьяков. — И тут же снова разволновалась, даже слезу пустила.

Интересно. Раньше Егоровна при мне ни разу не упоминала ни о каких мужьях. Похоже, своей лихостью я пробудил у неё какие-то очень потаенные личные воспоминания.

Подойдя к старушке, я нежно приобнял её.

— Расскажи, мне интересно, может и тебе полегчает.

Василиса Егоровна села на ступеньку крыльца. Я пристроился напротив, прямо на земле, чтобы видеть лицо женщины.

— Я уже как-то упоминала, Андрюша, что родом не из этих мест. Мой отец Егор Матвеевич Тарханов был в свое время знатным казаком. В двадцать три года из похода в Персию привез полонянку красавицу девицу княжеских кровей. Обженились по христианскому обряду. А куды ж деваться мамке моей? Была Митра стала Мария — делов-то крестик надеть. Деток завели, я родилась третьей опосля двух братов, потом были еще сестра и брат. Дослужился мой батя до есаула, но в тридцать пять лет был вынужден по ранению уйти в отставку. Мущиной оказался оборотистым хозяйственным, завел на Каспии рыболовецкую артель, разбогател. Нас воспитывал в строгости. Образование дал не токо парням, но и девкам. Помимо грамматики, арифметики, географии и прочим премудростям я даже на фортепианах играть обучена, танцам всяким и политесам. А еще в двенадцать у меня целительский дар открылся, от мамы в наследство перепала толика. Токо у ей он посильнее был, могла изгонять хвори даже рукоположением. У меня так не получается, причину недомогания вижу, но лечу токо снадобьями всякими, молитвой, да заговорами. Когда мне исполнилось шестнадцать, в нашей станице оказалась проездом группа имперских офицеров. Пару дней погостили в доме моего отца. Вот тогда я и познакомилась с будущим супружником моим Василием Дормидонтовичем Третьяковым. Видный был мущина, статный и на лицо пригож, к тому же дворянских кровей. Да и я была девчонкой красивой, кровь с молоком. Это сейчас я согбенная старуха с лицом, что печеное яблоко…

— Полно те, Егоровна! Не гневи бога! — вполне натурально возмутился я. — Ты у нас женщина хоть куда! Захочешь, завтра жениха сыщем.

На мой незамысловатый комплимент старушка лишь улыбнулась.

— Молодой, а женшине угодить могёшь. Не, не нать мне никаких женихов, стара я для энтих забав. — После чего продолжила свой рассказ: — Короче, полюбили мы друг друга. Вася сговорился с батей, что на обратном пути из похода обвенчается со мной чин чином и увезет в свое имение. Через полгода кумпания закончилась, мой сокол вернулся и забрал меня в боровецкие края. Тут ему окрест богато землицы принадлежало. Сдавал в аренду крестьянам, с того приличный доход имел. Жили в селе Красном, ажно два года любились аки голуби небесные. Я всё никак не могла зачать ребеночка. А когда я наконец понесла, мово Васечку призвали на войну с неугомонными свеями. Через три месяца пришла на него похоронка, мол, ваш муж пал смертью храбрых во время штурма какого-то там города. Вот тут со мной приключился нервический срыв. Не смогла выносить сыночка нашего, выкидыш на четвертом месяце беременности случился. Впрочем, тебе по младости лет знать об этом не полагается. Короче, расстроилась я, тосковала сильно. Даже подумывала руки на себя наложить. Грех, конечно, но тогда была посчитай что и без ума. Благо отец Дементий приходской священник нашел слова, чтобы от греха отвадить, дескать, мой Вася на Небесах, как воин, павший за Веру, Царя и Отечество, и ежели я совершу грех самоубийства, мы с ним никогда не встретимся опосля смерти. Через два месяца в Красном объявился родной брат мово супруга Викентий Дормидонтович Третьяков. По закону именно он становился наследником всего движимого и недвижимого имущества покойного, а мне, как вдове полагалась годовая рента в размере трех тысяч рублёв серебром. Деньги немалые, вполне могла бы на них жить вольготно ажно в самой столице. Однако я решила по-другому. Попросила Викешу выделить мне небольшой кусок землицы и домик, где я могла бы в тишине, покое и молитвах провести остаток отведенных Господом дней. Деверь пошел мне навстречу, отписал в моё вечное пользование это поместье, к тому же, каждый год присылает по пятьсот рублёв денежного вспоможения. Так и жила в одиночестве почти полвека, с нетерпением ждала, когда же смерть наконец-то явится за мной. Но вот появился ты у меня и помирать как-то расхотелось. — В конце своей, в общем-то, незамысловатой истории глаза старушки наполнились слезами. Расчувствовавшись Василиса Егоровна захлюпала носом, и чтобы не смущать ребенка, удалилась в избу.