Алексей Шепелёв - За гранью

— Заветы Предков… — медленно проговорил старик. — Предки были мудры, но и они ошибались. Мы могли бы быть светом и солью земли, а кем стали…

Он горестно вздохнул.

— Помогло ли нам, что мы соблюдали обычаи, когда нашу страну разорвал Медведь, да будет он проклят?

— Он и так уже проклят за свои черные дела. Хотя, иные говорят, что он как раз и был нашим наказанием за отступление от древних правил. Предки требовали, чтобы мы не порождали полукровок.

— Наказание… Нарушил закон лишь один из нас, а пострадали все.

— Грех гэну лег на его народ… Что в этом необычного, разве не такова наша жизнь?

— При Высоких королях такого не было.

— Высоких королей нет уже более четырехсот лет. Зачем говорить о тех временах, они давно прошли и их теперь не вернуть, — безнадежно махнул рукой молодой собеседник.

— Сначала ты убеждал меня пойти против обычаев племени, а теперь повторяешь слова тех, кто будет им верен до смерти, что бы ни происходило вокруг.

— Я убеждаю вас принять ваше решение. Поступите так, как подсказывают вам ваши совесть, разум и сердце. Именно ваши, а не чьи-нибудь ещё. И да поможет вам Высокое Небо.

Старик отпил из кубка немного вина.

— Я своё решение уже принял. И принял его еще до того, как ты приехал в мой замок. Я стар и скоро умру. Но у меня есть дети. У них есть дети. И у их детей тоже будут дети… Я не хочу, чтобы их головы торчали на пиках, возле которых будут бесноваться безумцы. Я не хочу, чтобы, если они будут добрыми христианами, их отталкивал священник — за то, что они не такие как он… И еще… Я не хочу, чтобы реликвии семьи попали в недобрые руки. Это огромная сила, и, употребленная во зло, она будет страшна. Закопать, выкинуть в море… Я не буду знать покоя… И море и земля отдают свои тайны. Я успокоюсь, только если они будут в надежных руках.

— В руках Хранителя… — негромко произнес младший собеседник.

— Да, в руках Хранителя. Я согласен с вами. Мы нарушаем волю Предков. Мы нарушаем законы нашего рода. Но это — веление времени, а со временем не могут спорить даже Предки. Мир меняется. Разве не наши деды и прадеды хулили Патрика, крестившего наш народ? Те, кто был против этого — где они? И куда привели они тех, кто пошел за ними? Я не вижу другого выхода, кроме того, что предлагаете вы. Ради своих потомков я готов нарушить традиции… И да поможет нам Высокое Небо…

Яркое желтое солнце ударило в глаза…

— Папа, едет, едет…

Кристинка, по-детски пританцовывая на месте от возбуждения, дергала отца за руку.

Действительно, трудяга-электровоз уже подтаскивал к платформе скорый поезд номер двадцать пять "Москва-Севастополь".

— Не торопись, доча, сейчас мы определимся, где тут восьмой вагон.

— Сразу после седьмого, — рассмеялась Рита.

— А может, перед девятым? — Балис ласково обнял супругу за плечи, она теснее прижалась к нему… Конечно, кругом столько людей, но… Годы совместной жизни не остудили восторженную любовь петергофских курсанта и медсестры. И вообще, почему муж и жена должны скрывать от людей, что любят друг друга?

Поезд уже полз мимо них, лязгая железом и обдавая жарким мазутным ветром. Четвертый, пятый, шестой… Вот и восьмой вагон. Первой, как и положено, на платформу вышла пожилая проводница, за ней стали выбираться пассажиры — в основном приехавшие на отдых курортники с большими чемоданами…

— Деда!.. Деда!!!!!…

— Ах ты, проказница!

Счастливый смех вскинутой на руки шестилетней девчушки серебряным колокольчиком звучал среди обычного вокзального шума.

— Ну, кто тут у нас такой большой вырос?

— Я, деда, я!

— Молодец! Криста, знаешь, что я тебе привез?

— Не…

— Настоящий балтийский янтарь, слезы красавиц.

— Правда? Покажи!

— Сейчас, только с мамой и папой поздороваюсь, ладно?

— Ладно.

Дед поставил правнучку на землю. Балис, все это время наблюдавший за ними, поражался тому, что время совсем не изменило старого адмирала. В восемьдесят четыре года люди обычно из квартиры-то редко выходят — а этот знай себе на руках шестилетнюю девочку нянчит. Конечно, весу в ребенке всего ничего, но все же…

И внешне Ирмантас Мартинович Гаяускас выглядел просто здорово. Загорелое обветренное лицо, волосы аккуратно расчесаны, седая борода ровно подстрижена. Парадная форма тщательно отглажена и сидит как влитая, даже кортик не забыл. Справа на груди — три ряда орденских планок и Золотая Звезда Героя Советского Союза — за Кенигсберг.