Ванда Алхимова - Семь горных воронов [litres с оптимизированной обложкой]

Рона робко прижалась щекой к его плечу и криво улыбнулась. Ворон провел рукой по ее щеке и пробормотал какую-то ненужную пошлость. Позже Рона оделась и ушла к себе, а наутро Красный объявил Кулену, что обязан на ней жениться. Кулен назначил свадьбу на конец месяца.

Дикий пришел в покои Гордого, который лежал в лихорадке и не вставал с постели. Гордый глухо кашлял, а стол подле его кровати был заставлен кувшинами с отварами из остро пахнущих горьких трав.

Остановившись в изножье, Дикий посмотрел на брата. Сейчас контраст между ними стал ярче: лицо Гордого от болезни и перенесенных испытаний заострилось, побледнело, в нем проявилось благородство их древнего рода, проступив в чертах, которые словно обрели завершенность, а синие глаза стали глубже.

Дикий же, наоборот, буквально лучился здоровьем, а грубоватые черты его лица теперь оттеняли властность и уверенность в собственной силе. Он стоял, расправив плечи, широко расставив ноги и сложив руки на широкой груди, и ухмылялся.

– У тебя тут просто кладовка знахаря, – кивнул он на стол.

– По-моему, наш замковый лекарь решил испробовать на мне все известные ему травы, – пожал плечами Гордый, на лице которого от этого легкого движения проступил пот.

– Неважно выглядишь, брат, – заметил Дикий. – Но ты уж постарайся не помереть. Матушка расстроится. Вдруг следом за тобой помрет, а мне что тогда делать? Не люблю похорон, бабы слишком громко воют.

– Думаю, я тебя не огорчу. Сегодня мне гораздо лучше, – прохрипел Гордый и надрывно закашлялся.

– Да-да, мой старый конюх, бывало, тоже все уверял, что ему гораздо лучше. А потом взял, подлец, да и помер перед самым Самхэйном, все настроение испортил, – рассмеялся Дикий своим хрипловатым наглым смехом. – Но думаю, ты так с нами не обойдешься. И вообще, я тебя побеспокоил по другому делу.

– Какому?

Гордый с трудом сел в своих подушках прямо.

– Да про эту твою бабу, Лорелею, – пояснил Дикий. – Ты вот болеешь, миледи тоже, а мне одному приходится все решать. Что с ней делать, с Лорелеей твоей? Миледи с ней поговорила и велела оставить в замке, но я решил еще и у тебя о ней справиться.

– Лорелея спасла мне жизнь, – сухо ответил Гордый. – И я обещал ей замок, а также свою дружбу и поддержку. Надеюсь, ты обращаешься с ней достойно, как со знатной гостьей.

– Можешь не сомневаться, я с ней сама любезность и образец гостеприимства, – ухмыльнулся Дикий. – Любезней некуда, только что горшок за ней самолично не выношу. Но я хотел узнать кое-что. Вы с ней не?..

Тут Дикий ухмыльнулся еще противней и быстро потер указательными пальцами друг о друга, опустив руки. Гордый с отвращением посмотрел ему в лицо.

– Между мной и этой женщиной нет ничего, кроме договора, – сказал он. – И я бы просил тебя оставить мысли о ней в таком роде. Лорелея – воин, и не стоит к ней обращаться с такими предложениями, если не хочешь заработать неприятности.

Дикий примиряюще поднял руки.

– Ну-ну-ну… Что я, не могу в собственном замке яйца к привлекательной бабе подкатывать? Тем более раз она не занята и ты на ее благосклонность не претендуешь. А неприятности меня взбадривают. Люблю, когда бабы строптивые. Чтобы брыкались, злились и кусались. Тем они потом слаще в койке.

– Брат, прошу тебя как мужчину и родича: оставь Лорелею в покое, – процедил сквозь зубы Гордый. – Я обещал ей защиту и достойное положение в моем родном замке.

– Ну, если она откажет, то я, так уж и быть, не стану настаивать. – Дикий пригнул голову к плечу. – Но вдруг она сама не прочь? Я предложу, а уж ее дело – отказаться.

– Ты! – в бешенстве зашелся кашлем Гордый. – Дай мне только подняться с постели!

Дикий издевательски рассмеялся в ответ и вышел из спальни. Лекари сразу же поспешили заняться больным.

Миледи Воронов в простом домашнем платье полулежала на постели, кутаясь в меховую соболью душегрейку. Скрипнула дверь, и в спальню вошли Ройле и кормилица, державшая на руках маленькую Диорвел. Полная румяная красавица, испуганно потупив глаза, бережно положила малышку на постель рядом с миледи, низко поклонилась и вышла.

Глаза миледи остановились на ворочавшейся в своих пеленках девочке. Диорвел миновал третий месяц, и она была сплошной прелестью и умилением: голубые глазки блестели, рот все время расплывался в беззубой улыбке, а по нежным чертам личика уже сейчас было понятно, что малышка вырастет красоткой. Ее все время хотелось тискать, целовать и прижимать к себе.