Сергей Тимофеев - Как Из Да́леча, Дале́ча, Из Чиста́ Поля... [CИ]

Бабку Алешка уломал. Она, думается, только для виду и не соглашалась, чтоб из молодца побольше чего вытрясти. Ей чего? Мало ли, тать какой в терем забраться решил, по незнанию, кто в нем живет. Ни при чем она, ни сном, ни духом не ведала... Аленушке тоже не в укор, что ставенки распахнула. Сам же Алешка... Ладно, дорожка кривая, ан куда-нибудь да выведет.

Какими уж там правдами-неправдами бабка Аленушку уговаривала, а только уговорила. Чего ж тут такого страшного, ежели пораздумать? Она - в светелке своей будет, молодец - снаружи, коли разговора не получится, так ставенки закрыла, и все дела. А может, и такое случится, суженым ейным молодец окажется, кто ж наперед знает? От гляделок же одних, чего доброго, очи врозь смотреть станут, как у зайца...

В общем, так все сложилось, как Алешка и задумал. Братья, хоть и дома остались, рано спать легли; месяц старый облачками легкими прикрылся, дабы не смущать. И в улице - никого. Махнул Алешка через забор, даже портами не зацепился. Шкуру нацепил, полез. Ну, это у него сызмальства - по деревам лазить. Да и не только по деревам - на крышу избы своей сколько раз лазил. Так что, не привыкать. Иной нагнуться не успеет, как Алешка уже на тереме оказался. Только это половина дела. Потому как теперь головою вниз сползти надобно, да ухватиться поудобнее, дабы не сверзиться, да девицу красную видом своим не напугать. Он же, подумав, как бы лицо его пятнышком светлым не выдало, на всякий случай сажей намазался. Выглянет Аленушка, увидит его... В общем, надо как-то не вдруг показаться.

Ползет это он по крыше, и слышит - скрипнули внизу ставенки. К самому краю подобрался, "Аленушка...", прошептал.

- Здесь я, - ответ тихий слышится. - Тебя-то как звать?..

Хотел Алешка сказаться, да тут, на беду, так дернулся, мало не слетел. Забыл, где распластался, вырвалось ненароком...

- Как, как? - девица спрашивает.

Хорошо, не расслышала.

- Алешкой зовут, - пробормотал быстро. - По батюшке Григорьевичем. Из Ростова я... У князя служу... В дружине... Богатырем...

- Вот и мне подумалось, имя уж больно какое-то странное...

Или расслышала?..

- Так ведь то не я... Терем у вас скрипучий больно...

То ли хихикнула, то ли почудилось...

- Ты, Аленушка, не пугайся, - Алешка шепчет. - Я тут сажей намазался и шкуру медвежью надел...

- Это еще зачем?..

Нет, не почудилось, хихикает, ажно заливается.

- Так ведь чтоб на крыше не углядели. Это я тебе затем говорю, - не пугайся, коли завидишь...

Ну, и дальше, слово за слово, побежал разговор, словно речка. О чем? О чем обычно парень с девкой наедине шепчутся, а потому нам подслушивать их совсем негоже.

Сколько времени прошло, чувствует Алешка, руки подзатекли немного, и начал он потихоньку сползать. Главное - ни тебе развернуться, ни ухватиться поудобнее. Он как залезть - хорошо придумал, а как слазить будет, о том и не озаботился.

Услышала Аленушка шум, спрашивает:

- Что это там у тебя такое?

Он и отвечает:

- Ты, - говорит, - не пугайся шибко, только не вида моего. А того, как я сейчас с крыши падать буду...

Девица и сказать ничего не успела, как он уже слетел. По пути хотел за ставни зацепиться, не удалось. Один с корнями вырвал, так с ним на четвереньки и ляпнулся.

Грохоту наделал - на весь Киев. Братья поднялись, на крыльцо выскочили. Хорошо, спросонок. Только и углядели, как что-то черное, лупоглазое, мохнатое, на человека чем-то похожее, за угол терема уковыляло...

Не иначе, опять хозяин объявился. Кому и быть, как не ему. Опять ставни сорвал. Дались ведь... Чем они ему так не угодили?..

Ну, с этой бедой Алешка справился. Придумал веревкой с крюком железным себя за крышу цеплять. Так и делал, когда окошко в очередной раз починили, да суматоха улеглась. Придумать-то придумал, а все равно - негоже это. Что ж это он, богатырь княжеский, подобно татю в ночи на свидание к ладушке пробирается? Так ведь и возраст такой, что пора избу свою ставить, а он - по крышам лазит. Узнает кто - позор несмываемый на всю жизнь. Надо бы, наверное, у князя заступничества поискать, да тому некогда Алешкиными делами заниматься. Потому, не только Добрыня с Ильей заявились, еще и прочие подоспели - Сухман, Иван Колыванович, Михайло Потык, Полкан. В Степь собираются. Теперь, когда большая часть в сборе, можно и посчитать, за обиды-то. Не только со Степью.

Еще задумал князь слободу Богатырскую учинить, чтоб жили все в Киеве, чтоб не нужно было по городам-весям за каждым бегать. Уже и терема первые ставить начали. Добрыня жену привез, Настастью Микулишну, - говорят, она самого Микулы Селяниновича дочка, - ему первый терем и ставят. А об Алешке, даром что Киев от Тугоркана избавил, ровно позабыли. Он, к слову, когда Илья Добрыню князю являл, в палаты не пошел. Невмоготу слушать, как змееборцу этому хвалу петь будут. А он, может, и змееборец-то никакой. Он, может, за всю свою жизнь никаких змей окромя ящериц и в глаза не видал. Конечно, по традиции, драку во дворе теремном учинил, как заявился, только разве ж это повод, чтоб за богатыря почитаться?