– Я всё сделаю как вы говорите, – прошептал он наконец.
– В таком случае, слушай меня внимательно, Томас. Я научу тебя, что ты должен говорить и как отвечать на вопросы, чтобы тебе поверили.
– Хорошо...
Я провёл в камере добрую пару часов, но я должен был так выдрессировать Неймана, чтобы он не подвёл меня во время допроса. Спокойно и терпеливо я задавал ему вопросы и одновременно учил его правильным ответам.
– Если вдруг случится, что вопрос тебя огорошит, и ты не будешь уверен в правильности ответа, объясни, что когда ты впадаешь в исступление убийства, когда тебя охватывает эта необычайная жажда, ты чувствуешь, словно кровавая пелена застилает тебе глаза. И тогда ты мало что понимаешь и потом ещё меньше помнишь. Понятно?
– Кровавая пелена, – почти обрадовался он. – Хорошо придумано!
Я уже несколько минут позволял Нейману наслаждаться содержимым бурдюка, и крепкое вино быстро ударило ему в голову. Что, впрочем, неудивительно, учитывая, как плохо его здесь кормили и что его организм был измучен пытками (хотя, Бог свидетель, этих пыток было не так уж много).
– Не подведи меня. – Я встал. – Помни о будущем. Своём собственном и всего города. У тебя есть шанс стать настоящим героем.
Я ещё раз обернулся в дверях.
– Кто знает, – сказал я на прощанье – может, через пару месяцев я приду к тебе, чтобы просить о протекции у маркграфини. Да, да. Так может случиться...
Я оставил Неймана, погружённого в сладкие размышления. Я должен был решить ещё один важный вопрос. А именно: я договорился в ратуше о встрече с несколькими купцами и ремесленниками, чтобы отдать им определённые распоряжения, касающиеся визита маркграфини.
– А кто за всё это заплатит? – Услышал я от одного из купцов после того как рассказал свой план.
– Счета можете отправить госпоже маркграфине... – ответил я. Я не заметил, чтобы это заявление было встречено горожанами с энтузиазмом. Как видно, госпожа фон Зауэр не относилась к людям, щедро разбрасывающимся деньгами. А ведь я не требовал ничего ни особенно дорогого, ни сложного. Я приказал взять напрокат удобные кресла и приличный стол, постелить на пол сено, а потом накрыть его ковром и разбросать вокруг немного цветочных лепестков. Кроме того, я затребовал два больших фонаря, восточные благовония и несколько бутылок хорошего вина, а к ним кое-какие закуски, вроде фруктов в меду или марципановых пряников.
– ...Но вы также можете признать, что это незначительное и совершенно не достойное внимания проявление вашей заботы о маркграфине, – закончил я. – Она ведь не жалела сил и средств, чтобы выследить Мясника, не правда ли?
– Уж на это выслеживание она с нас получила, не бойтесь! – Горько усмехнулся один из горожан.
Ох и ушлая эта госпожа фон Зауэр. Возложила на город следственные расходы, в том числе и гонорар для Кнотте. И я мог бы поспорить, что в городской совет она представила значительно завышенные счета. Вы только подумайте, она могла заработать на чём угодно. Даже на том, что кто-то убивал её подданных.
– Разве не лучше тогда смягчить её сердце, чтобы в будущем она относилась к вам благосклоннее? Впрочем, о какой сумме мы говорим?! Или знатнейшие горожане Лахштейна не в состоянии выделить несколько грошиков?
Один из купцов махнул рукой.
– Вы правы, инквизитор. Сумма не достойна того, чтобы о ней спорить. Однако нужно понимать, что если ощипывать куру до голой шкуры, то она закудахчет уже тогда, когда захотят вырвать и одно пёрышко.
Ни он, ни его спутники, правда, не выглядели ощипанными до голой шкуры, да и с виду походили не на домашних птиц, а, скорее, на быков, но я, однако, состроил соответствующую случаю участливую мину.
– Так я могу на вас рассчитывать, господа? К вечеру всё будет готово?
Они покивали головами. Явно без восторга, но их восторг или его отсутствие не интересовали меня ни в малейшей степени. Важно было то, что они согласились сыграть свои маленькие роли в срежессированном мною спектакле. И этот спектакль обещал быть по крайней мере столь же восхитительным, как и талант того, кто его подготовил.
***
– Да я вижу, инквизиторы неплохо устроились. – Маркграфиня была явно удивлена, увидев столь изменившееся подземелье, но на её лице отразилось также и глубокое недовольство.
– Мы, достойная госпожа, проводим допросы в сырости, холоде и темноте, – быстро объяснил я, придавая голосу печальный тон, – страдая почти наравне с допрашиваемыми. А то, что вы видите здесь, мастер Кнотте приказал подготовить в заботе о вашем, госпожа, удобстве.
Читать дальше