Томас Тимайер - Стеклянное проклятие

Там, в тени, восседали несколько темнокожих старцев. Когда чужеземцы приблизились к ним, старцы прервали беседу и воззрились на них. Их изборожденные морщинами лица выражали смесь любопытства и недоверия.

– Совет старейшин, – обронил Гумбольдт. – По-видимому, нам предстоит убедить их, что мы не представляем для догонов ни малейшей угрозы. Если у нас получится, можете считать, что этот день мы благополучно пережили.

Вся деревня собралась поглядеть на чужеземцев. Мужчины, женщины и дети тесным кольцом обступили тогуну, – так называлось помещение для собраний, – и напряженно ожидали решения старейшин. Никто не произносил ни слова. Над площадью висела тишина, лишь где-то плакал младенец.

Гумбольдт и Шарлотта минут двадцать лихорадочно провозились с портативным лингафоном Вилмы. У них не было никаких инструментов, кроме перочинного ножа. Не слишком благоприятные условия, чтобы перенастроить тонкий и чувствительный аппарат. По лбу ученого градом катился пот.

Лингафон, которым они обычно пользовались во время экспедиций, остался на борту «Пачакутека» и сейчас валялся где-нибудь в пустыне. Все, чем они располагали, – маленький переводчик Вилмы, и весьма сомнительно, что с его помощью им удастся договориться с догонами.

Вилма, между прочим, обиделась на то, что у нее отобрали устройство, позволявшее ей «говорить». Она сердито затопала лапами и спряталась в рюкзаке, явно намереваясь провести там весь остаток дня.

Шарлотта не удержалась от улыбки.

– Наша капризная птичка так привыкла к переводчику, что не желает с ним расставаться, – заметила она.

– Не обращай внимания – это ненадолго, – сказала Элиза. – Как только проголодается, снова выйдет.

Ученый очистил рулон магнитной пленки и заново вставил его в аппарат. Теперь придется все начинать с нуля. Язык догонов не похож ни на один из известных языков. Чтобы произнести некоторые особо сложные догонские слова, язык приходится чуть ли не узлом завязывать.

Как обычно, Гумбольдт начал с того, что зафиксировал соответствующие понятия для чисел, цветов и оттенков цвета. Затем последовали такие понятия, как «огонь» и «вода», «свет» и «тьма», «да» и «нет». Он предпринимал все новые и новые попытки, сравнивал и фиксировал, одновременно регулируя точный механизм. Лишь через четверть часа он наконец-то вздохнул с облегчением. Догоны, которые поначалу следили за его манипуляциями с острым любопытством, к этому времени начали выказывать нетерпение.

– Более-менее, – сказал Гумбольдт. – Лучше в таких условиях не выйдет.

– А если не заработает? – встревожилась Шарлотта.

Гумбольдт защелкнул крышку прибора и, не отвечая племяннице, включил его.

Раздалось легкое гудение, вспыхнула красная лампочка. Ученый наклонился и произнес в аппарат:

– Меня зовут Карл Фридрих фон Гумбольдт. Рад с вами познакомиться!

Устройство обработало его слова и выдало перевод. То, что прозвучало в результате, особого доверия не внушало. Какая-то тарабарщина.

Догоны удивленно переглянулись и наперебой заговорили, обращаясь к старейшинам.

– Не похоже, чтобы у нас получилось, – сказала Шарлотта. – Может, ты что-то упустил?

– Не торопись, – ответил ученый. – Давай сначала подождем, что они на это ответят.

Догоны продолжали говорить, перебивая друг друга. Слишком много слов, чтобы лингафон мог справиться с ними. Наконец старейшина, очевидно, считавшийся главным в совете, поднял руку и велел всем замолчать. Потом откашлялся, наклонил голову к аппарату и произнес:

– Я… Меня зовут Убире.

Шарлотта удивленно вскинула брови. Голос из аппарата звучал ясно и отчетливо. У Гумбольдта гора с плеч свалилась. Широко улыбаясь, он поклонился и отчетливо произнес:

– Здравствуйте!

Старик ответил с улыбкой:

– Иве по!

«Приветствую тебя!» – донеслось из раструба лингафона.

Члены совета прислушивались, разинув рты. Жители поселения взволнованно шептались.

Старик довольно долго думал, а потом спросил:

– Как твои дела?

– Спасибо, хорошо.

– А у твоей жены?

– Тоже. Правда, Элиза?

Элиза кивнула.

– А у второй жены?

Гумбольдт иронически кашлянул и покосился на Шарлотту:

– Тоже. Мы пришли сюда для того, чтобы…

– А у твоего сына? – Убире указал на Оскара.

– У него все просто отлично. У нас у всех полный порядок в делах. По крайней мере, я на это надеюсь. Я хотел сказать…

– А у твоей матери?

– У моей матери? Она… – Гумбольдт на секунду задумался, потом покачал головой. – Думаю, что там, где она сейчас, ей хорошо.