Джена Шоуолтер - Темная страсть

Именно поэтому они и сидят сейчас на крыше.

Присматривать за Парисом оказалось задачей не из легких. На протяжении последних шести ночей Аэрон приносил сюда друга, невзирая на его непрерывные протесты. Парису оставалось лишь указать на женщину, и Аэрон тут же доставлял ее к нему и стоял на страже, пока они занимались сексом. Но с каждой ночью Парис все дольше и дольше тянул с выбором.

Аэрону уже стало казаться, что на этот раз они просидят на крыше до самого рассвета, ведя пустые разговоры.

Если бы ныне пребывающий в депрессии воин по примеру самого Аэрона сторонился слабых смертных, то сейчас не томился бы о том, чего не может получить. Не впал бы в отчаяние от своего бессилия и не отрицал бы его до скончания времен.

Аэрон вздохнул.

— Парис, — начал он и умолк. Какие подобрать слова? — Пора уже перестать скорбеть. — Хорошо. Сразу по сути, как он любит. — Это ослабляет тебя.

Парис провел языком по зубам.

— Кто бы говорил о слабости. Сколько раз тобой безраздельно овладевал демон Ярости? Бессчетное количество. А сколько раз из этого бессчетного количества винить следовало богов? Лишь один. Когда демон порабощает твое тело, ты напрочь теряешь над собой контроль. Так что давай не будем добавлять к списку твоих грехов лицемерие, договорились?

Аэрон не обиделся. К сожалению, ему нечего возразить Парису. Иногда демон Ярости действительно завладевал его телом, заставляя летать над городом и нападать на любого человека в пределах досягаемости, калеча и упиваясь чужим ужасом. В таких случаях Аэрон полностью осознавал происходящее, но был не в состоянии прекратить бойню.

Которую не всегда и хотелось прекращать. Некоторые люди заслуживают подобной участи.

Но ему ненавистна потеря контроля над собой и низведение до уровня марионетки. Или пляшущей по команде обезьянки. Пребывая в подобном состоянии, Аэрон презирал своего демона — и все же не так сильно, как себя самого. Потому что с ненавистью он познал гордость. Гордость Яростью. Для того чтобы отвоевать у демона контроль над ситуацией, требуются силы, а сила любого рода есть награда.

Однако борьба между любовью и ненавистью его по-прежнему тревожит.

— Ты только что подтвердил мои слова, хоть и непреднамеренно, — сказал Аэрон, возобновляя беседу. — Слабость порождает разрушение. Это закон.

В случае Париса скорбь равнозначна рассеянности, которая может оказаться фатальной.

— Какое отношение это имеет ко мне? Какое отношение это имеет к тем людям внизу? — спросил Парис.

Аэрон понял, что пришло время обрисовать ситуацию масштабно.

— Те люди… По меркам вечности они стареют и умирают в один миг.

— Что с того?

— Дай мне договорить. Если влюбишься в смертную женщину, сможешь быть с ней всего несколько десятков лет. И то, если ее раньше не унесет болезнь или несчастный случай. Причем все эти годы ты будешь наблюдать, как она угасает, медленно приближаясь к смерти, и знать, что впереди тебя ожидает целая вечность без нее.

— Сплошной пессимизм. — Парис прицокнул языком. Не такой реакции ожидал от него Аэрон. — Ты рассматриваешь эти годы как небольшой промежуток перед неотвратимой потерей того, кого не можешь защитить. А я — как время наслаждения величайшим благословением. Благословением, которое пребудет с тобой всю оставшуюся вечность.

Пребудет с тобой? Глупости! Когда теряешь что-то дорогое, воспоминания превращаются в мучительное напоминание о том, чего уже никогда не будет. Такие воспоминания скорее осложняют жизнь, отвлекают, — в отличие от Париса, Аэрон не собирался приукрашивать ситуацию, — а не придают сил.

У Аэрона и доказательство имеется — собственные чувства к Бадену, одержимому демоном Неверия, который некогда был его лучшим другом. Давным-давно Аэрон потерял того, кого любил больше, чем мог бы любить родного брата, и теперь, оставаясь наедине с собой, часто представляет Бадена и думает о том, как могла бы сложиться жизнь, если бы тот не погиб.

Парису он подобной участи не желает.

Черт с ней, с масштабностью. Уж лучше снова обратиться к жестокости.

— Если ты способен с легкостью принять утрату, как утверждаешь, почему же тогда все еще скорбишь по Сиенне?

Свет луны озарил лицо Париса, и Аэрон заметил, что глаза у него слегка остекленевшие. Похоже, он пил. Опять.

— У нас не было нескольких десятков лет. Всего лишь несколько дней, — произнес он безжизненным голосом.

«Нужно идти до конца».

— А если бы ты прожил с ней сто лет, то смирился бы с ее смертью?