Александр Змушко - Под ногами троллей

И, кажется, что-то ей кричит.

А затем её схватили за руку.

Она отбивалась, как дикий зверь — лягалась, кусалась, извивалась, как бешеная. Выла, орала, словно с неё живьём сдирали кожу. Наконец, её ударили кулаком под дых — она задохнулась, внутренности скрутило. Её протащили куда-то далеко — волокли безвольно, как куль с тряпьём. Девушка перестала сопротивляться, и только плакала — перед глазами всё ещё стояло лицо Ласа.

Наконец, ей сделали подсечку — и она упала на колени; она оглянулась и поняла, что находится в безлюдном дворике.

Руки стянули так, что она взвыла от боли; и её тут же между зубами протянули кусок ткани — она больно врезалась в уголки рта. Теперь она могла только мычать. На голову накинули цветастый платок; между лопаток кольнули ножом.

— Иди, — хрипло сказал незнакомый голос, и нож разрезал кожу.

И она пошла.

Безразличие сковало лучше любых цепей.

«Почему? — до изнеможения шептала она про себя, — почему? Почему снова я? Неужто я приношу одну только смерть?» А слёзы всё текли и текли.

Солнце светило через платок пятнистым маревом; она спотыкалась, несколько раз едва не упала. Её вздернули на ноги — за плечо, сдавив его до хруста в костях. Шли они долго; она слышала крики чаек и даже чьи-то голоса; но никто не кинулся к ней, не раскидал её обидчиков, не попытался помочь.

Осознание, что нужно что-то делать, пришло не сразу.

«Может быть, рвануться? — подумала она. — Но когда?»

Сейчас?

Или сейчас?

Когда голоса приблизились, заполнили её аляпистую цветную пустоту?

А потом она совсем решилась, напрягла ноги — и стало поздно.

Носки её сапог врезались в порог.

Её швырнули к колючей каменной стене; даже платка не сняли — а её руки были связаны позади, и сама она снять не могла. Сколько времени прошло? Сколько часов? Должно быть, наступил вечер: похолодало. Она отлежала себе плечо и спину — но даже не шевельнулась.

Воспоминания проходили перед ней яркой цветной чередой: вот она впервые видит «Клык Льва», этакая кедровая громадина, гордый нос, потемневший от воды борт, реи, что, казалось, нанизывают облака.

Вот Лас впервые угощает её обедом — вкуснятина неимоверная, даром что тарелка пляшет по столу, как взбесившаяся коза. Вот Тартааш — они ночуют у Келлара, унылой вереницей тянутся по пустым пескам. Вот Феоланда — помостки, выступление скоморохов…

Неужто больше ничего этого не будет?

Но больней всего было, когда перед глазами вставало лицо Ласа — такое привычное, родное, приветливое. С небольшой бородавкой, слева, на носу; из неё торчал пучок волос. Она так ужасно не нравилась Аррен — а ведь теперь вот, привыкла.

Лас будто бы смотрел на неё ласково, без укоризны — и тогда время будто трескалось, и разлеталось, и шло кровавыми потёками. И она до боли закусывала губу — чтобы не закричать.

Потому что она понимала — если закричит, то рассудок окончательно ускользнёт от неё.

Наконец, за ней пришли.

Кто-то невидимый пнул её в бедро.

— Вставай давай, — буркнул он, — разлеглась.

И они вновь пошли. Стало сыро, зябко — должно быть, наполз туман.

Голосов больше не было — город спал.

Обострённый слух Аррен выхватывал отдельные звуки из этой тишины: скрип запоздалой телеги, торопливый перестук подков, поскрипывание флигелей. И даже — или ей казалось? — шёпот волн и музыкальную песню снастей.

— Тут ступеньки, смори нос не расквась.

Она остановилась, как вкопанная.

Её больно ткнули костяшками пальцев между лопаток.

— Давай, давай, ноги поднимай, лошадка, — сказали за спиной.

Спустя сорок шагов она поняла, куда попала.

С неё сняли платок, и она увидела именно то, что ожидала — густой ворс ковра, изящные табльдоты, картины на стенах, статуэтки из диорита. За окном, и впрямь, плескалась ночь — она была угольной, лишь канделябр, полный зажжённых свечей, на столе, слегка разгонял мрак. Напротив неё сидел герцог — со своей неизменной понимающей улыбкой.

Даниэль кивнул, узел ослабили, и она, наконец, смогла выплюнуть кляп.

— Ну вот, мы и встретились, — сказал он. — Спасибо, что привёл её, Жертан.

— Одного из наших порешили, — буркнул человек. — А может, и больше — там остался этот бешенный, из «Клыка Льва». Доплатить бы.

Он говорил на хараанском, и герцог ответил ему так же.

— Неужто ему пригодятся деньги в аду? — удивился герцог.

Он порылся в верхнем ящике стола.

— Впрочем, держи.

Увесистый мешочек перелетел по воздуху и оказался в мозолистой руке того, кто связал Аррен. Он покачал его на ладони и засунул за пазуху.