Таисия Пьянкова - Берегиня [с иллюстрациями]

Ямщичок сидел на облучке таким ли бравым гусаром, словно под ним были вовсе и не козлы, а играл нетерпением породистый жеребчик. А уж сколь был тот «гусар» востроглаз да чернобров, сколь искусно окаянный пощёлкивал кнутиком!

Загляделась на него деревня! Напрочь выпало изо всех умов, на кого смотрельщики собрались тут попялиться. Хватились, когда сани уже мимо пролетели.

Двор деда Урмана был не так уж и далёк. Возле него и нагнали зевороты возок. Нагнали и остопились. Остопились и подивились. Подивились тому, как новоприезжий перемогал недолгую тропу, что вела от саней до крыльца. Наталья, можно сказать, жениха своего на руках до избы доставила. Там ввела она болезного в тепло и дверь за собою затворила очень плотно.

Разудалый ямщик, поникший на своём облучке, надсадно при этом крякнул и сказал дрогнувшим голосом:

— Господи! Отними от меня половину, пошли этому золотому человеку...

Да, видать, душевные ямщиковы слова до Бога дойти не поторопились. Только и успели Наталья с Назаром, что повенчаться на Рождество. А там венчаный взялся быстро чернеть и загибаться к земле, точно догорающая лучинка. Густая, ещё по приезде, борода его до первой весенней капели исклочковалась вконец, а глазищи, сухие от нутряного жару, подернулись пеплом...

В частых меж собою разговорах деревенские бабёнки старались даже не поминать о Назаре, жалели одну только Наталью:

— Ах ты, кака невезуха-молодуха. Подумать только! Об ней, видать, сказано — не родись красивой...

— Хотя бы дитёнка успела завесть на утеху. Так ведь и приплоду Господь ей не послал.

— Чо ж тут поделаешь: злосчастному Фоме омут и в копне.

Всю долгую зимушку дед Урман в деревню не заявлялся. Лишь только на сороки [51] Сороки — 22 марта, прилёт 40 птах. заскрипел уже щербатый снег под его широкими лыжами. Распряг Урман ноги у самого крыльца, вошёл в избу и застал под крышею своей чистоприбранной халупы всем нам уже известную печаль. Вечером дед помылся в бане, поужинал с Натальей, посидел возле больного молчком, а потом и заговорил:

— Вот что, красота ты моя ненаглядная, — сказал он невезухе. — Вверх по Берди имеется такое место хитрое, которое Глухою падью зовётся. Коренной тутошний житель его за семь вёрст обходит. Сказывает он, что нечистая сила там водится. Бортовал я недалечь от той пади. Не один год бортовал. И вот я приметил: со всей лесной округи хворое зверьё собирается туда ненастье своё жизненное избывать. Заворачивал и я в Глухую падь, приглядывался: какая такая страсть в провале кроется, что люди его боятся? Чего нетрудно там отметить — земля сплошь взята рытвинами да ямами. Будто бы она какой-то страшной оспою изболелась. Однако же сосна по всей Глухой пади стоит крепкая. И что гриб там, что цветок прямо тройной величины. Не поверишь: лапоток в ней Венерин с мою пригоршню будет. Воздух же там в безветрии, настоян такой живительной силою, что человеком себя сознаёшь не в один сегодняшний день, а на тыщу лет вперёд! Может, и зверьё точно так же чует в Глухой пади свою неизбывность, потому-то оно и здоровеет прямо на глазах? Но это говорю я о волках-оленях. Что до людей — не видал я ни одного такого храбреца, который пожелал бы в Глухой пади хотя бы одну ночь перебыть. Похоже, что и в самом деле не принимает эта логовина человека. Наткнулся я там на один его след. Пытался кто-то под ярком заимку себе соорудить. Изоёнку срубил, сарающку, навес даже прилепил для запасу дров. Однако бросил затею. Не пожилось. Так что советовать впрямую, переселяться тебе туда с Назаром или отпустить его из жизни, не стану. Дело твоё. Мало ли какая собака в Глухой пади зарыта. А вот то, что подняла бы ты там своего суженого, знаю наверняка. Так что решать тебе самой этот хитрый вопрос. Можешь походить, народ поспрашивать — что они скажут.

Походила, поспрашивала Наталья деревенский народ: рассказали ей люди, не утаили: века с три, дескать, прошло с той поры, как в этих местах никакой Глухой пади и в помине не было. А дышала вокруг ровнёхонькая тайга. Да только вдруг загудели будто бы небеса нестерпимым гудом. Во весь простор взялись они сплошным огнём.

Дрогнула и пошатнулась земля. И люди, и звери в едином стаде ломанулись через моховины да рямники — животы спасать. А когда напасть поутихла, рискнули воротиться обратно. Воротились и увидали среди прежней тайги огромную впадину. Со временем же к выводу пришли, что это не кто иной, как чёрт устроил себе гнездовину. А того позже гнездовина-выемка была названа Глухой падью.