Таисия Пьянкова - Берегиня [с иллюстрациями]

Ну, диво!

Принялась дивница тормошить-трясти косматого друга: какой ты, дескать, мне заступник, хозяевам охоронник, когда тебя самого бери за хвост и волоки? Но Шайтан под её беспокойными руками оказался как есть из тряпья пошит...

Тогда-то Санька и заторопилась в избу — тревогу поднять. Но и там оказался такой же точно повал.

Неужто он, Харитов подговорщик, сошелся с лавочницей в деньгах да успел когда-то побывать у Свиридов?! Побывать да подсыпать кругом сонного зелья?

Ну, а ещб-то чего путного могла придумать Санька на такую беспробудность? Ничего другого она придумать не могла. Потому и собралась поначалу всполошить всю деревню. Но потом решила, что Коська-злодей может теперь явиться всякую минуту, что не время оставлять Свиридов на произвол его продажной душонки.

С тем и осталась девчоночка в шорниковой избе. Села Санька у самого окошка да на широкую лавку, на которой в застенье спал Никиток, настроилась дождаться гостенёчка незваного, а уж тогда и народ поднимать...

Глуховский двор плетешком был обсажен не больно высоким. Против окна, за оградою, темнела хатёнка Устина Брехалова. Того самого нечёсы да неумывы, которого Дорофей Мокрый принял на гривке за утопшую в зыбунах Куманёву Андрону. По правую сторону от окна тянулась плохо видная Саньке деревенская улица. Зато слева хорошо просматривался край Светлого бора. Меж ним да брехаловским двором, минуя Свиридов огород да ещё скоможный выпас, за некрутой гривкою ночная видимость резко убегала в низину. Там, увитая сплошной куманикою, низина-логовина с каждым шагом всё более хлябла и уходила в Куманьковы топи, который год окутанные загадочным, непроглядным туманом.

Вот сидит Санька в мёртвой от беспробудного сна шорниковой избе, смотрит в сторону болота и чудится ей: человек не человек, зверь ли какой белым лоскутом отделился от кисельного марева, не больно решительно, враскачку двинулся по низине, остановился на луне, которая светом своим пропитала всю округу. Хотел, видно, поворотить вспять, да не осмелился и неторопко пошлёпал через логовину в сторону деревни.

На недолгий час-времечко пошлёпок тот скрылся за гривкою, затем выбрался на неё, осмотрелся вором и подался через выпас, прямёхонько до Свиридова двора...

Санька в испуге отодвинулась в простенок. Смелости в ней хватило одним только глазом следить из-за косяка за непонятным живьём.

А то живьё уже и поторапливалось.

Вот оно перевалилось через огородний плетешок, вот зашлепало широкими лапищами промеж морковных грядок, вот направилось к избе...

Тут Санька вовсе отпала в угол. Её трепала жуть. А успела она разглядеть, что до шорниковой избы шлёпает прямиком голым-голёхонький, да весь не то мокрый, не то маслом помазанный, громаднющий, с человека, перепончатый птенец. Только голова птенцова не имела никакой намётки на обычный в таком случае клюв. Она была гладка и бела, будто её обтянули тряпкою с прорезями для глаз...

Какого только страха на земле не бывает, но страшней этого придумать было мудрено.

Кабы Санька могла, она бы дурным криком развалила хату. Да вот только все жилы на её лице стянуло судорогой. И саму её всю по рукам-ногам скрутило безволием, как младенца повойником. Спасибо и за то, что при всём при этом она оставалась ещё способной что-то слышать да видеть...

А услыхала Санька сперва тихий скрип сенной двери, потом тяжёлый шлёп великих лап. Вот осторожно отворилась изба, белое чудище перешагнуло через порог, наклонилось над Никитком, зашептало голосом тётки Андроны:

— Вставай, сынок. Вставай. Пойдём со мною...

Весь голубой от луны, Никиток поднялся и пошёл маленький, пошёл... Избою пошёл, сенями, двором, огородом, скоможным выпасом...

Судорога отпустила Саньку, когда оборотень с голосом Андроны уже вводил сонного Никитка в туман Куманькова болота.

Каким путём-случаем оказалась Санька тою ночью опять в своей кладовухе? Каким чудом сумела она определить на прежнее место отвёрнутую половицу? Кто скажет?

С одного темна до другого била девку на скудной подстилке чулая лихорадка, на что Харита Мокрая мстительно приговаривала:

— Это тебе за Дорофея леденец, за Ипатыча сладенький... Может, кумоха вытрясет, наконец, из тебя дурь твою несусветную да заодно с натурой твоею поганою...

Оно и деревня вся решила, что Саньке Выдерге передалась липучая хворь от Дорофея-лавочника. Народ быстро согласился на то, что отчаюга не выдюжит трясухи и оправится к Богу на руки. Он и рассудил вполне резонно: