Кира Соловьёва - Одиночество на земле

Инквизитор молитвенно скрестил пальцы и тихо, выверенными и очень осторожными шагами, пошел в направлении песни. Темничный ход был узок и петлял, словно кишка, отчего видимости отчаянно не хватало. За очередным поворотом вынырнуло безмятежное, почти человеческое лицо — ровный нос, высокие скулы, пухлые губы, красные глаза, — в обрамлении черных, как ночь, волос. Целое мгновение лицо сохраняло невозмутимость, а потом взвизгнуло и бросилось прочь.

Альтвиг побежал следом, стараясь не терять из виду тощую — до неправдоподобности! — фигуру. Гуль, в свою очередь, пару раз обернулся. Увиденное не вдохновило его на гастрономические подвиги, но зато заставило ускориться. Он несся вперед огромными скачками, а инквизитор, понимая, что еще немного — и противник скроется, на ходу торопливо читал молитву.

— Во имя Тринадцати и еще Одного…

Ход вильнул вправо, затем влево, а затем впереди показалось тройное разветвление.

— Ради солнца, света и жизни…

Нечисть выбрала роскошную арку, обрамляющую средний ход, и взобралась на нее с кошачьим проворством. Посмотрела на Альтвига, скривилась и пробормотала:

— Эй, мужик! Может, договоримся?

Тот не стал ее слушать — или потерял такую возможность за нарастающей силой мольбы. Гулю показалось, что рядом с инквизитором возникли призрачные фигуры Богов. Они натянули луки — острия тринадцати стрел были недвусмысленно направлены на нечисть, — и одновременно, плавно, нежно спустили тетивы.

— Аминь, — сказал Альтвиг, открывая глаза.

С влажным хрустом гуль повалился на пол, нелепо подогнув ноги. Его голова не удержалась на тонкой шее и откатилась в сторону, заливая пол голубой кровью. Инквизитор покосился на нее с равнодушием бывалого воина, подошел ближе и поднял. Красные глаза твари уже погасли, стали затягиваться мутной серой пленкой — но это не плохо. Даже наоборот, потому что только нечисть после смерти прячет зрачки.

Некоторое время Альтвиг простоял у стены, отдыхая и думая о том, почему Боги, такие великие и верные человечеству, допускают появление разнообразных тварей? За последние годы классификация порождений тьмы возросла до четырнадцати томов — и на этом не собиралась останавливаться. Парню и самому доводилось видеть новые, совсем недавно возникшие виды, и восторга они не вызывали. В большинстве случаев было вообще не понятно, как лишенные пропорций тела могут двигаться и развивать скорость, превосходящую человеческую.

Инквизитор вздохнул, перехватил голову гуля другой рукой и побрел к выходу. Темничный ход оставался все таким же серым, но спустя девять поворотов Альтвиг увидел оранжевые отблески пламени. Добравшись до их источника, он нахмурился и смерил не самым довольным взглядом графа Тинхарта, окруженного четверкой хорошо вооруженных людей.

— Я же сказал — помощь не требуется.

Золотоволосый указал на веревку:

— Я подумал, что вам будет сложно подниматься, святой отец.

— И что вы сделаете? Вынесете меня на руках? — фыркнул Альтвиг.

— Нет, — раздалось сверху, и в зияющей дыре возникла физиономия знакомого стражника. — Мы лестницу принесли!

Остаток дня Альтвиг потратил на освящение земли, ужин и непринужденную беседу с дворянами. Граф Тинхарт рассказывал о своих военных достижениях, Витоль — о старших братьях. По всему выходило, что они в целях любви и заботы ограждали сестру от всего мало-мальски интересного. В эту душещипательную историю инквизитор толком не вслушивался, но умудрялся вовремя поддакивать и хмурить брови. На более активном участии в разговоре принцесса не настаивала, а затем, исчерпав свое красноречие, поинтересовалась прошлым Альтвига. Тот честно признался, что ничего не помнит, и тут же поймал настороженный взгляд желтых глаз Тинхарта.

— В чем дело?

— Да так, — смутился граф. — Ни в чем.

— А если серьезно?

Он отхлебнул травяной настойки, потер нос и спросил:

— Вы когда-нибудь слышали о менестреле, который называет себя «Мреть»?

— Мреть? — удивился инквизитор. — Нет, не слышал. Наверное, он не популярен в Велиссии.

— Не может быть, — возразил Тинхарт. — Сейчас, наверное, просто стоит затишье. Мреть никогда не путешествует зимой. Но его песни чертовски… то есть очень знамениты, святой отец. По ним вздыхают все кому не лень. Менестрель поет о гибели единственного друга, о кургане, вознесенном на границе сущего, и о бесконечной верности. Мне доводилось с ним встречаться, и это был единственный случай, когда я видел такие же уши, как и у вас.