Лейн Бросс - Судьбы

Внутри нее созрел вопрос, над которым она никогда прежде как-то не задумывалась. Она сделала глубокий вдох и выпалила:

— А на что похожа любовь?

Когда он посмотрел на неё, его глаза потемнели, изменились, словно внутри них двигалась тень. Она вдруг пожалела, что спросила. Чувствовалось, что вопрос оказался слишком интимным.

— Я имею в виду, ты любишь свою сестру, — поспешно сказала она. — Но в чём это выражается?

Он провел рукой по волосам и нахмурился. Она думает, что он не собирается отвечать, но после минутного молчания он сказал:

— Это как, если ты заботишься о ком-то так сильно, что можешь сделать всё, чтобы сохранить его в безопасности. И даже сама мысль, что он может пострадать, причиняет боль.

— Я люблю Пираллис, — сказала она, понимая, что в некотором роде это была правда. Это была сущность, идея, которая была ей ближе всего в мире.

Он покачал головой:

— Это другое. Ты можешь любить места, но это не так, как любить человека. Иногда это кажется абсолютно неконтролируемым. Будто у тебя нет выбора. Словно зуд под кожей, который ты не можешь почесать, и это сводит с ума, но в хорошем смысле, потому что ты знаешь, что не можешь жить без него. Вроде как… ну… вроде как ты считаешь, что всё это — на самом деле судьба. Примерно так я думаю об этом.

Коринфии стало неловко. Это звучало ужасно похоже на то, что она чувствовала, когда Люк коснулся её. Может быть, эта извивающаяся неопределенность внутри неё — это желание чувствовать, что чувствует Люк — была ещё одним признаком, что она всё больше становится человеком.

— А это чувствуется одинаково по отношению ко всем? Я имею в виду, ты любишь сестру так же, как эту девушку на лодке? — спросила она.

Его глаза вспыхнули. Какую-то секунду он выглядел сердитым. Затем, к ее удивлению, он улыбнулся.

— Нет, это не то же самое. Я думал… Слушай, я не люблю Карен. Я знал, что мы слишком разные, чтобы это могло продолжаться. Я доверял ей, я впустил её, а она играла со мной. Я разозлился. Но я могу жить без Карен, а без моей сестры не могу. Она — всё, что у меня есть. Буквально.

— А как же твой отец? — удивилась она.

В Пираллисе Судьбы просто существовали без начала и конца. У них не было ни родителей, ни семьи. Они называли друг друга сестрами, хотя никаких реальных отношений не было.

— Мой отец давно перестал меня волновать, — сказал Люк, резко поднимаясь на ноги.

Коринфия увидела, как его пальцы сжались в кулаки, и он стиснул зубы, заиграв желваками.

С некоторых пор, ты знаешь. Моя мать. — Он остановился, чтобы прочистить горло. — Он любил ее, наверное. Я привык. Но сейчас… Я не знаю. Любовь меняется, я думаю. Люди меняются. Всё имеет свой конец. — Его голос дрогнул.

— Но как можно жить, с такими мыслями? — спросила она. Конечно, он был прав — люди не живут вечно — но, в то же время, совершенно неправ. В тот момент он казался таким открытым, таким хрупким, что у Коринфии защемило в груди. Вселенная была чудовищно больше, чем Люк мог себе представить, и ей хотелось это как-то до него донести. Это было то, что не имеет конца.

Он покачал головой:

— Всё, что имеет значение, — это здесь и сейчас. Смотри сама, — у тебя есть ещё один день, затем ещё один.

Впервые в жизни Коринфия действительно поняла, как чувствуют себя смертные. И для нее теперь может не быть завтра. Осиный яд ещё ​​работал в её теле. Она умрет, если не сможет вовремя добраться до Пираллиса.

Под ложечкой засосало тяжёлым чувством вины. Да, вины. Потому что, она знала, Люк рассчитывал на неё.

Мысль о том, что она его подведёт, была мучительной.

Они продолжили двигаться вперёд. Стемнело и поднялся ветер, так что туман хлестал по лодыжкам, как холодные и мокрые сорняки. Ветер принёс шёпот, музыку и смех, словно звуки других миров вернулись к ним. Было так темно, что Коринфия не могла ничего разглядеть.

Ветер перешёл в завывание, туман кружился вокруг них, словно метель. Когда же они, наконец, достигнут распутья?

— Люк! — Коринфия внезапно испугалась, что его потеряла.

Её голос слабо прозвучал в кромешной темноте. Она потянулась к нему, он нашёл её руку и сжал.

— С нами всё будет в порядке, — сказал он, но она поняла, что он пытается храбриться ради неё. — Я ничему не позволю с тобой случиться.

Порыв ветра сильнее прежнего прокатился сквозь черноту, пытаясь разъединить их. Коринфия чувствовала, как её пальцы — окоченевшие, жёсткие, и непослушные — выскальзывают из руки Люка. Превратившийся в торнадо ветер разъединял их дюйм за дюймом, замораживая внутренности Коринфии, превращая её в ледышку.