Оксана Глазнева - Черная царевна

Надежда стояла перед золотым храмом. Руки повисли, но жилы уже срастались. Больно жгло под кожей незнакомое волшебство, и горчило от него во рту. Мак появился на ступенях пагоды. Взбешенный, растрепанный. Сделал к ней несколько шагов. Между богом и Надей встал Эол. Впервые в жизни она увидела у него в руках оружие. Амэ-но муракумо-но цуруги. Небесный меч из кучевых облаков. Меч бога мертвых.

Мак остановился.

Эол запрокинул голову и долго наслаждался полуденным зимним небом над городом. Все молчали.

На ступенях золотого дворца появилась Марина.

— Я не буду связываться с ней! — сказал Мак в сердцах, поворачиваясь к богине. — Ты обещала мне половину Края, обещала, что сделаешь меня равным первым богам, но равной тебе стала она, а у меня больше нет моего вечного спящего города!

Марина не ответила. Она была взбешена, но сдаваться не собиралась. Она пошла к Наде, темная, бешеная. От нее пахло грозой и кровью.

Надежда достала из кармана горсть острых золотых шпилек и небрежно бросила богине под ноги.

Марина остановилась в двух шагах от ненавистной соперницы. Она не сразу узнала шпильки, но, когда узнала, побелела, как морская пена. Она испуганно посмотрела на небо, туда, где пылал огненный шар солнца.

— Наша битва закончилась, мать вод, — устало произнесла Надя. — Отпусти Роджера и уничтожь своих тварей.

— Ты проиграла, мама, — сказал Эол.

— Посмотрим.

— Не станем, — сказал бог, появившийся рядом с Надеждой.

От него слезились глаза. От него пересыхало в горле. От него жгло кожу. Хорс-Сурья-Элиос-Ярок-Бальдр.

Солнечный бог выглядел усталым, хотя и ярко сиял. Они долго смотрели с Мариной друг на друга. И у морской богини пересыхало в горле, жгло кожу и слезились глаза. Надежда могла только гадать, о чем они думали. О любви? О предательстве?

Марина порывисто вытерла слезы, текущие по щекам. Повернулась к Надежде:

— Забирай своего Роджера!

— Этого мало, — сказал Ярок.

Он смотрел только на Марину. Печально и сурово.

— Я лишаю тебя Истока. Отныне и до конца веков он будет во власти Надежды.

Ярок перевел взгляд на Надю. Глаза у него были светло-карие, как мед.

— Исполни обещание. Исцели тех, кто нуждается в этом.

Он снова посмотрел на Марину. Богиня сжала кулаки, отвела взгляд… и они оба пропали.

Мак поднялся со ступеней храма, отряхнул руки.

— Похоже, разговор закончен.

Двери золотого храма за его спиной скрипнули и открылись.

— Иди, — тихо подтолкнул Надю в спину Эол.

Глаза медленно привыкали к темноте.

Здесь было холодно и сыро, сладко пахло дымом и вином. В конце коридора начиналась знакомая лестница. Надя поднималась по ней все выше и выше, пока ступени не уткнулись в большую железную дверь.

Это был тот самый зал, что она видела во сне, только кандалы, развешанные по стенам, были пусты. Кровать так и стояла в середине и, увидев ее, Надя побежала, не заботясь о новоприобретенном божественном достоинстве.

Оков больше не было. Роджер спал тяжелым глубоким сном.

Надя села на край кровати и нежно провела рукой по колючей щеке. Давно они не встречались так: без спешки, без угроз за спиной. Так давно, что стали незнакомцами друг для друга.

Она сжала руку Роджера.

Нет. Не незнакомцы. Его рука была теплой, родной. Словно располовиненная, Надя вновь становилась целой.

…Роджер глубоко вздохнул и открыл глаза. Увидел ее, слабо улыбнулся:

— Ты в порядке, девочка?

Надежда улыбнулась в ответ. Погладила его по горячему лбу.

— Нам пора домой.

…Они снова стояли с Роджером рядом. Перед ними выстроились мертвецы. Развевались под ветром черные знамена с черепами, кружили в небе гарпии, море слизывало с камней Последней Лестницы недавно пролитую кровь…

Роджер долго молчал, молчала и Надя. Она так много прошла за это время, а сейчас чувствовала себя беспомощной девочкой. Что он скажет?

— Сумасшедшая! Ты в самом деле пустила бы их в царство живых?

— Я не знаю, — честно ответила Надя.

Он всмотрелся в ее лицо. Незнакомая, повзрослевшая. Роджер искал взглядом девочку, которую вел через лес. Не находил.

Она стала красивей, чем он помнил. Линии лица и тела стали мягкими, плавными, пропала робость во взгляде, детская дерзость сменилась спокойным бесстрашием. Она смотрела ему в глаза прямо, на равных. На лице появилось новое выражение — ровное и холодное. Стойкое. Он уже не мог читать ее, как раскрытую книгу. Нужен ли он ей теперь? Давно не осталось на сердце железных обручей и спрашивать было страшно.