Андрей Земляной - Проект «Оборотень»

Я смотрел на короткие, в две-три строчки, описания преступлений и небольшие фотографии с мест происшествий подколотые к листку разноцветными скрепками, и чувствовал, как помимо моей воли во мне набухает тяжелый черный ком злости.

– А вот это, - он, поморщившись, протянул новый листок, - наша самая большая головная боль. Крадут детей. На органы.

– Как на органы? - не понял я. А через секунду догадался и внутренне похолодел. - И что будет, если вы их найдете?

– Не если, а когда, - поправил он меня. - Когда мы их найдем. То в зависимости от необходимости их ждет громкий суд - это политика, тут ничего не поделаешь - а потом несчастный случай в тюрьме или в лагере. Если конечно никто не пристрелит на месте.

– И только это? - уточнил я. - Никаких сейфов с военными секретами и прочих шпионских номеров?

– Господи! - простонал он и уставился тяжелым взглядом в стену. - Да ты помоги мне хоть с одной из этих (он потряс пачкой листов) проблем, и я сам расскажу тебе столько военных секретов, что тебя стошнит от этих глупостей. Раньше мы занимались совсем другими делами. Скорее политикой, чем войной и вообще всякой мистикой. Но криминальная ситуация такова, что на нас стали сбрасывать «тяжелые висяки». Милиция в болоте, контрразведка зализывает раны. В общем и целом, пока кроме нас и еще пары контор, заниматься этим некому.

Я секунду размышлял о том, как половчее обставить мою помощь, а потом махнул рукой.

– Ладно. Гори оно все… Давай твои бумажки. Тебе в каком виде? Лицо, местонахождение, что еще?

Он немного опешил.

– А что еще?

– Ну, я не знаю… Другие подвиги, например?

Он махнул рукой.

– Лицо уже хорошо. Адрес идеально. А другие подвиги, - он пожал плечами. - Так ведь три раза не расстреляешь.

– Одно «но».

Он встрепенулся, словно охотничий пес, увидевший, как уже убитая дичь собирается дать деру.

– Мои способности, они на время. Причем я не знаю, на какое. Месяц - точно, дальше неясно, - и гася скептическое выражение его лица, добавил: - Я и вправду не хочу сходить с корабля. Но ты должен знать, что вся лафа, возможно, только на время.

– Ну, - он рассудительно приподнял брови, - ты, главное, сам себя не топи… А насчет способностей посмотрим. - И назидательным тоном любящего папы: - Преодолевай сложности по мере поступления.

– Мне нужен художник и по местам событий.

– Тогда завтра с утра…

Теперь был мой черед удивляться.

– Ты что, хочешь, чтобы эти уроды еще что-нибудь натворили?

– Господи, да нет, конечно! - он одним движением вылетел из кресла. - Посиди немного. Я организую. Чего тебе? Кофе, чай? Душ там.

Он пальцем показал на неприметную дверь и выскочил прочь.

Душ - это хорошо. Но потом.

Отсутствовал он примерно минут двадцать. А войдя, задумчиво и весело проговорил:

– Спать удумали, сволочи. Я им дам спать. Работать, негры!

– Ну что, поехали? - спросил я.

– Поехали, - кивнул он. - Художника, правда, подвезут уже на место.

– Только смотри! - предупредил я его. - Художник должен быть хороший. Иначе все даром.

– Нормально, нормально. Слушай, а как тебя называть-то? - спохватился он. - А то неудобно как-то выходит…

Я весело представил себе, как он будет напрягать язык и память, называя меня Полным именем, и назвал то, что значилось в моем давно утерянном настоящем и новоприобретенном паспорте.

– Андрей.

Та же машина, но в сопровождении трех массивных внедорожников доставила нас к подножью бетонного улья, светившегося редкими окнами.

Не обращая более внимания на сопровождавших, я погрузился в состояние «Кархи».

Несмотря на то, что прошло уже больше трех месяцев, картина преступления живо встала пред моим взором. Вся боль и отчаяние маленькой девочки, убиваемой здесь, в тени новостройки, ударила по нервам, словно пушечное ядро. Я видел лицо насильника так ясно, что, наверное, мог бы сосчитать каждый прыщ на опухшей роже. С трудом вынырнул наружу, оглядывая столпившихся вокруг людей, не понимая в первые секунды, кто они и зачем здесь.

– Художник, - позвал я.

Из толпы выпал крепкий лысоватый гражданин лет сорока в объемистой куртке, делавшей его похожим на состарившегося колобка.

Я посмотрел в его глаза и спросил:

– Ты, уважаемый, крепкий человек или как?

– Пять лет войны, - степенно ответствовал дядя.

Зря спросил…

– Закрой глаза, - приказал я и положил свою ладонь ему на голову.

Короткий разряд информационного пакета, и он тяжело замычал, и зашатался, пытаясь обрести утраченное вдруг равновесие.