Михаил Казьмин - Дочь лесника

- А почему... - Сергей явно вознамерился поспорить, но не вышло. Наша местная лесная фея вышла из ворот, уже пешком, и направилась к нам.

Присев на корточки, девушка почесала рысь за ухом, погладила по голове, что-то ласково ей шепча. Кошка, хоть она обычная домашняя мурка, хоть рысь, и есть кошка. Зажмурившись, рысь блаженно заурчала, поворачивая голову так и сяк, чтобы хозяйке было удобнее ее гладить. Когда девчонка натешилась общением со зверушкой и выпрямилась, рысь блаженно потянулась, потом неспешно и деловито потрусила к воротам, а ее хозяйка повернулась к нам и сделала приглашающий жест, добавив к нему широкую добрую улыбку. Что ж, раз зовут, пойдем...

Внутри крепостица оказалась еще интереснее, чем снаружи. Низкие бревенчатые постройки явно хозяйственного назначения были частично врыты во внутреннюю сторону земляного вала, так что оставался свободным небольшой двор, а слева от ворот высился аж трехэтажный дом, совершенно очевидно жилой. Строго говоря, полноценных этажей было два, а третий представлял собой мансарду, если кому не нравится слово 'чердак'. Впрочем, все это я успел разглядеть мельком, без особых подробностей, потому как на крыльце этого дома стоял целый комитет по встрече. Раз уж нас сюда не просто привели, а привели и позвали, стоило проявить к хозяевам уважение и не отвлекаться на особенности местной архитектуры. Что-то мне подсказывало, что насмотреться еще успеем.

Кто тут главный, бросалось в глаза сразу. Не так чтобы очень уж высокий, но крепкий, плечистый и вообще широкий мужичина с грубым, однако же внушающим доверие лицом, обрамленным коротко подстриженной русой бородой, внимательно смотрел на нас, сложив руки на груди. Лет ему на вид было под пятьдесят, стало быть, в нашем земном прошлом смело можно считать, что около сорока. Оделся он почти в такую же рубаху, как и доставившая нас сюда девушка, только что покороче, такой же расцветки штаны и все того же фасона мягкие сапоги до середины бедра. Видимо, этакий 'унисекс' в местном исполнении. А что, вполне практично и пешком по лесу ходить, и верхом ездить. Отличием его одежды от женского варианта была темно-зеленая шляпа с широкими полями, украшенная витым желто-зеленым шнуром, завязанным на бантик вокруг тульи, да несколькими яркими перьями. Ну и подпоясан он был широким кожаным ремнем, на котором висел изрядных размеров кинжал в красивых, как бы даже не серебряных, ножнах.

Справа и чуть позади от него стояла статная женщина несколько моложе, причем сразу бросалось в глаза, что наша лесная амазонка - ее дочь. Лицо такое же, если сделать поправку на возраст. Вот она была одета уже по-женски - в длинную, правда, не до пят, а лишь чуть-чуть не доходящую до щиколоток, темно-бурую юбку поверх которой повязала сероватый передник, белую рубаху с закатанными рукавами, и серо-зеленый корсаж, спереди стянутый шнуровкой. Две темно-русых косы, такие же толстые, как у дочки, но подлиннее, и покрывавший голову простой чепец из неотбеленного полотна завершали картину.

По левую руку от бородатого лесного богатыря без особого успеха старался выглядеть большим и грозным долговязый парень лет двадцати (потому что выглядел на двадцать пять), худой и жилистый, с копной светло-русых волос и редкой растительностью на лице. Одет он был под стать местному патриарху, только без головного убора, кинжал у него висел в простых обтянутых кожей ножнах. Молодая женщина, стоявшая за ним и одетая примерно так же, как и мать лесной всадницы, держала на руках ребенка, закутанного в серое суконное одеяло.

Судя по всему, встречало нас семейство в полном составе. Из-за спины старшей женщины осторожно выглянула, а затем и вышла, встав рядом и держась за мамину юбку, маленькая девочка, лет, наверное, трех-четырех, в рыжеватом платьице, перешитом, похоже, из модной тут рубахи.

А сама виновница торжества, конечно, если таковыми не считать нас, встала даже впереди отца. Ну да, отца, видно же было, что это именно семья. Но, как и положено воспитанной девушке, встала не прямо впереди, а впереди и левее, повернувшись одним боком к нам, другим к родным, как бы представляя нас своей семье.

Мы, словно по наитию, построились в шеренгу, чтобы хозяева могли лучше нас всех рассмотреть. Смотрели они с явным интересом, удивлением и, что особенно порадовало, доброжелательно. У меня даже в груди немного защемило. Помню, мне всегда нравились старинные фотографии таких вот простых патриархальных семейств, будь это русские крестьяне или казаки, переселенцы Дикого Запада, буры, которые африканеры, или немецкие бюргеры. Что-то такое во всем этом было основательное, доброе, естественное и, увы, утерянное. А тут - вот они, живые и настоящие, стоят и смотрят на тебя, а ты на них.