Алекс Келин - Семейные обязательства [СИ]

Элиза вцепилась в Эрика и что-то кричала, за грохотом рухнувшей части замка сама не слыша свой голос. В рассветное небо поднималось громадное облако пыли.

Следом за башней зашаталась примыкающая к ней галерея. По стене между узких окон пошла трещина - младшая сестра той, с которой все началось.

Хозяйка замка больше не могла кричать, горло пересохло, в рот набилась каменная пыль. Она мучительно откашливалась и отчетливо, наяву видела - в одной из комнат галереи, забившись в угол под дубовой лавкой, сипит от ужаса сорвавшая голос кошка Герда. Пол под ней шатается, трещит потолок над кошачьей головой, на лавку с грохотом падает тяжелый подсвечник, а Герда только бессильно скалит маленькие белые клыки.

Элиза рванулась изо всех сил. Избитый камнями Эрик не смог ее удержать, и она кинулась вперед, к разрушающимся стенам, к единственному на свете существу, которое действительно любила. Она снова неведомым чудом сумела мгновенно преодолеть этажи и коридоры. Элиза упала на колени перед лавкой, протянула к Герде обе руки, схватила легкое пушистое тельце и перекатилась в сторону, спасая себя и кошку от рухнувшего с потолка куска побелки.

Через мгновение она снова была во дворе, рядом с Эриком, привалившимся к фундаменту уцелевшей башни.

За ее спиной глухо охнула обвалившаяся галерея.

Элиза замерла, прислушиваясь. Но больше ничего не трещало. Остались только усталость и опустошение.

Вся южная часть замка превратилась в руины. На месте башни лежала груда камней и щебня, из нее сиротливо торчала вверх деревянная балка перекрытия. Галерея обвалилась наполовину, как будто стены криво обкромсали тупым ножом. От серой пыли в воздухе было трудно дышать. Небо светлело, на востоке уже угадывалось встающее солнце. В свете наступающего дня замок Вейнберг больше не походил на древнюю, чудом сохранившуюся твердыню.

Теперь это просто старые развалины. Курган над телами.

У Элизы очень болело плечо, в которое со страху впилась когтями Герда. Кошка изо всех сил держалась за хозяйку, даже прихватила зубами ткань ее платья на плече. Элиза осторожно стала отцеплять от себя кошачьи когти.

- Тише, маленькая, - приговаривала она сквозь подступившие слезы, - все закончилось, ничего больше не падает, мы в безопасности, тише...

Эрик поднял на нее глаза. Какое-то время, не вставая, наблюдал, как измученная дама с порезом на щеке, в грязном порванном платье, вывалянная в луже и испачканная всем, чем можно, обнимает спасенную кошку.

Он встал, держась за стену. Опираться на покалеченную ногу было больно, ребра ломило, под лопаткой явно назревал громадный синяк. Хорошо, если все кости целы после каменного града.

Эрик в упор посмотрел на Элизу. Она почувствовала взгляд и через несколько долгих секунд подняла на него глаза.

- Что. Ты. Такое? - отчетливо разделяя слова, спросил Эрик.

- Не знаю, - всхлипнула она. - Не знаю!

- Осмелюсь предположить, Елизавета Павловна, - раздался голос охранителя от крыльца уцелевшей башни, - что вы не совсем человек.

Епископ прислонился к дверному косяку и тяжело дышал. Ему полегчало от артефакта, но до выздоровления было еще далеко.

- А кто? - мрачно спросила Элиза, гладя Герду.

- Интересный вопрос... - протянул отец Георгий.

Снизу, от деревни, к замку бежала пара десятков человек.

Если на старое кресло положить несколько подушечек, набитых овечьей шерстью, в нем будет удобно, как на перине. Почти так же, как в ложе большого императорского театра.

Элиза еще не решила, какая у нее роль в этом спектакле. Прима? Актриса второго плана? Зритель в первом ряду? Заказчик пьесы?

Все варианты ей одинаково не нравились.

Она предпочла бы оказаться в массовке или на галерке. А еще лучше - прогуливаться по парку и даже не знать, какой спектакль сегодня идет на сцене.

Поспать Элизе так и не удалось. Она еле-еле выкроила время на то, чтобы помыться и переодеться. Сначала пришлось объяснять встревоженным крестьянам, что никакого конца света не ожидается, просто рухнула старая башня. Потом общаться с охающим урядником, пока прибежавший из деревни фельдшер перематывал раны охранникам и прикладывал холодный компресс к громадной шишке на голове епископа, восхищаясь возможностями магической медицины.

Урядник вздыхал, сочувствовал и прилежно записывал слова Элизы. От усталости она даже не пыталась говорить более понятным языком, то и дело скатываясь на заранее придуманные занудные обороты.