Мария Сакрытина - Добрая фея, прекрасный рыцарь (сборник рассказов) [СИ]

Школу тоже кто-то изменил. Ладошечка исчез, Тима больше не дразнили, его даже слушали — и он теперь заикался всё реже. И над фонариком не смеялись. Ведь Следен и ещё парочка «смельчаков» носили такие же. Позже Тим осознал, что его как-то незаметно приняли в «компанию», как ребята это называли. И он перестал быть изгоем.

Ладошечка действительно исчез, хотя близнецы, порой, всё ещё пытались его вернуть. Но Тим провернул с ними несколько трюков, которые его показал Роб, и они перестали.

— Ты изменился, — удивлённо сказала как-то мама, и отец в кои-то веки с ней согласился. Они оба сошлись на том, что оно к лучшему.

Но картина на чердаке больше не сияла. И Роб… Тим всегда носил птичку из жёлудя, свой талисман, и много раз мечтал, что Роб вернётся. А однажды под Рождество ему приснилось, что он снова поднимается на чердак, что дверь, скрипя, опять закрывается, отрезая его от света. И Тим кладёт фонарик, смотрит на свою тень на стене… Мигнув, фонарик, гаснет, Темнота надвигается, забирая тень Тима, но он только ждёт. И, когда Она уже рядом, скалится, и шипит, и тянется, Тим шагает навстречу и протягивает руку. И Она, сконфуженная, подаётся к нему, несмело протягивая косматую лапу в ответ…

Мягкий свет заливает чердак секунду спустя, и Тим, последний раз улыбаясь старому страху, отворачивается и идёт к картине. Роба рядом нет, но Тим сам проходит через неё, как через дверь, и стеклянная преграда его не останавливает.

Здесь всё как раньше — ветер склоняет верхушки деревьев, и где-то высоко в небе парит дракон, играя в прятки с облаками. Тим достаёт из кармана малиновку, и та оживает у него в руке. Мгновение и, весело чирикнув, она взлетает к облакам, и Тим смотрит ей вслед и улыбается.

Птичка из жёлудя исчезла на следующее утро, и Тим больше нигде не мог её найти. Как не мог найти и картину на чердаке. И сколько бы он ни приставал к родителям, те лишь удивлённо качали головами, уверяя, что в их доме все картины висят на стенах, а не пылятся на чердаке.

Позже Тим расскажет свой Секрет Следену — летом, когда они будут лежать на вершине холма, как когда-то с Робом, и угадывать, на что похожи облака. А на следующий день Следен проведёт Тима в студию своей сестры-художницы и даст в руки краски. И те засияют на холсте — сначала для рассерженной сестры Следена, пришедшей выкинуть маленьких озорников из студии. А потом и для остальных.

А пока иногда, тёмными осенними вечерами, когда дождь монотонно барабанит по крыше и низкие тяжёлые тучи захватили мир, Тим слышит, как Темнота, мягко постукивая когтями по полу, подходит к его кровати. Чувствует, как прогибается под Её тяжестью матрас, когда она садится. И слышит, как Она произносит голосом Робина:

— Спасибо.

Друг попросил присмотреть за котом — бывает же, правда? Вот только почему теперь каждый встречный просит этого котяру продать? И почему, интересно, это пушистое недоразумение ходит только на задних лапах, ест ложкой и презрительно на меня смотрит?

— …В общем, — пытался перекричать его Витя. — Ты же за ним присмотришь?

Вой ввинчивался в уши не хуже соседской дрели. Всё, что я смогла ответить:

— А как его заткнуть?

Витя снова — по-моему, с надеждой — тряхнул «нечто», и тональность сменилось на высокое: «Вя-а-а-а», близкое уже к визгу, но не менее уныло-обречённое.

Морщась, Витя покосился на меня и принялся делать угрожающие рожицы коту. Тот, не впечетляясь, смотрел в пустоту и визжал, как зависший на полуслове фильм. Витя снова — но уже с отчаянием — глянул на меня и, опустив кота на пол, стал что-то шептать ему на ухо. Что-то вроде: «Она же тебя теперь не возьмёт!». Кот снова поменял тональность и орал теперь благим матом — пока я, не выдержав, не сбегала на кухню за стаканом воды. Политый кот, наконец-то, заткнулся — не то от неожиданности, не то заряд у него всё-таки кончился.

Наступила звонкая, напряжённая тишина.

— Вик? — не выдержал Витя. И, заискивающе заглядывая мне в глаза, выдохнул. — Ну возьми его, а? Всего ж на месяц.

— Сколько?!

— Вик, ты же знаешь, у мамы аллергия на кошек, а сеструха… — завёл старую песню Витя.

Я не слушала. Я смотрела на мокрого, вздрагивающего кота и не могла оторваться от его разноцветных — зелёный с жёлтым — глаз. В них горела ненависть, самая настоящая и совершенно по-человечески разумная.

— …Вик, он же не всегда такой, он на самом деле милый, пушистый…

— А чего он на меня так смотрит?