Мария Сакрытина: Сколько ты стоишь? (сборник рассказов) [СИ]

Друг детства, ставший королем, угрожает принцессе Елене разорить её страну, если она не согласится выйти замуж или за него, или за того, кого он ей укажет. Кого выбрать — короля-завоевателя, согласного на всё, лишь бы получить Елену? Или юношу из борделя, чья любовь продаётся, и свадьба с которым обесчестит навсегда?

Как сложно, оказывается, посмотреть в глаза совести.

С глянцевых от недавнего дождя листьев ветер жадно слизывает влагу и обдаёт меня моросью. Машинально стираю капли со щёк.

Противно скрежещет мокрый гравий — шаги приближаются. Стискиваю холодный подлокотник скамейки и встаю им навстречу.

Вместе с сахарным ароматом сирени ветер обдаёт горьким запахом лекарств. Шаги уже совсем близко — я боюсь смотреть, но пересиливаю себя.

Он идёт под руку с лекарем, который что-то тихо говорит спокойным уверенным голосом. Я не слышу, что. Впрочем, я и не вслушиваюсь. Я просто смотрю, и с трудом верю тому, что вижу.

Он страшно похудел за эти годы. Спал с лица, осунулся, постарел. Некогда золотые волосы потускнели и свалялись. Молочно-фарфоровая кожа посерела. Тонкие изящные пальцы нервно комкают рукав больничной робы.

Мне хочется закрыть глаза, убедить себя, что это страшный сон, и убежать. Только даже в кошмарах я никогда не видела его таким.

Шаги приближаются и проходят мимо.

— Дэни? — каркаю я им вслед.

Лекарь останавливается, и он тоже послушно замирает. Оглядывается, когда оглядывается его спутник. Но так и не поднимает взгляда.

— Госпожа, здесь нельзя находиться посетителям…

Я подхватываю юбки, и, проваливаясь в гравий, спешу заступить дорогу.

— Госпожа, — хмурясь, говорит лекарь, — я вынужден просить вас немедленно…

— Дэни.

Медленно, он поднимает голову и смотрит на меня.

Я отшатываюсь.

Ветер швыряет первые капли дождя.

Он равнодушно отворачивается.

— Госпожа, я буду вынужден уведомить стражу. Немедленно вернитесь в приёмный зал, — тем же уверенным голосом говорит лекарь и, улыбнувшись ему, ведёт по садовой дорожке к зданию больничных палат.

Я смотрю им вслед, понимая, что теперь его образ превратится в моих снах в куклу. И будет преследовать стеклянным неживым взглядом. Мне ещё не страшно, только очень-очень больно и тесно в груди.

И сад расплывается перед глазами. Это просто всё дождь…

У него были прекрасные — самые красивые на свете, тёмно-синие — глаза. В волшебном, неровном свете свечей они даже казались мне фиолетовыми.

Он смотрел открыто и спокойно — и это так диссонировало с обстановкой, фривольно-неприличной, и поведением всех гостей того места — что не могло не привлекать к нему внимание.

Я видела, как жадно глядели на него высокородные вейстерские девицы. Как кошки на сметану. Дорогие, сверкающие золотом и брильянтами кошки. Посмеивались, постукивали друг друга по пальцам веерами и совсем не замечали меня, серую мышку в пыльном дорожном платье.

Но мышка не знала и не хотела знать их правил, и, пока кошки спорили, кому из них он достанется, я успела первой.

Он посмотрел насмешливо, и меня кинуло в жар от его взгляда. Странное чувство — я не привыкла смущаться.

Этот взгляд я храню в памяти — и первые слова, с которыми обратилась к нему:

— Сколько ты стоишь?

Он улыбнулся, изогнув бровь и, взяв мою руку, нежно провёл пальцем по серой от пыли перчатки.

— Больше, чем ты можешь себе позволить, госпожа.

Я усмехнулась и рванула воротник плаща, одновременно взглядом ища распорядителя. Совсем не помню его, ни лица, ни голоса. Зато помню, как слаженно выдохнули «кошечки», когда я положила на золотое блюдо сапфировое ожерелье, стоящее парочки небольших провинций в Вейстере.

И с вызовом глянула на него — он поднял брови и поднёс мою руку к губам. Сердце пропустило удар.

Я пошла за ним, теряя последние остатки самообладания.

А ведь у меня и в мыслях не было влюбляться.

…Крон-принц Эрик, наследник Вейстера не принимал отказов. Он всегда получал, что хотел — примерно это он имел обыкновение кричать мне в лицо, когда ребёнком пытался забрать мои игрушки. Получал в ответ куклой по лбу, надувался, дёргал меня за волосы, срывал вплетённые в косы цветы — молча, всегда молча. Я тоже молча давала ему сдачи. Дрались мы обычно в полной тишине, и когда воспитатели и няньки спохватывались, на моей скуле красовались синяки, а принц Эрик хлюпал разбитым носом. Гудел потом, что он всё равно своё получит.