Роман Суржиков - Лишь одна Звезда. Том 2 [СИ]

От меня! От меня-аааа!

Парой глотков чая Менсон смыл комок в горле.

— Как мы с тобою знаем, в игре участвует и третья сила. Она предприняла до сей поры лишь один решительный ход — ты понимаешь, о чем говорю. Долгое время я был склонен приписывать этот ход не третьему игроку, а, собственно, мятежнику: красивая, масштабная провокация, дающая как бы повод к восстанию. Его же, Ориджина, я винил и в поддельной грамоте, отправленной Литлендам, стало быть, и в конфликте с Западом. Мне думалось: Ориджин тщательно подготовил свое восстание путем серии провокаций, ослабляющих Корону и в то же время выставляющих нас в невыгодном свете. Также он обзавелся союзниками: сблизился с Сибил Нортвуд и Галлардом Альмера, обещаниями подкупил Генри Фарвея.

Владыка принялся за кремовый торт. Правильный янмэец — тщеславный сладкоежка. Правильный агатовец — унылый пьянчуга. Внук Сьюзен променяет жену на охотничьего пса. Внук Елены проиграет жену в карты. У каждого рода — свои пороки. Менсон перебирал их в уме, как считалочку, силясь отвлечься от мыслей об оружии. Ульянина Пыль тянула его взгляд к ножу для бумаги.

— Однако потом я изменил свое мнение, — говорил Адриан, облизывая губы. — Поворотною точкой явилась атака Эрвина на столицу. Сама атака была красивым маневром: внезапным, быстрым, весьма эффективным с политической точки зрения. Даже в некотором смысле геройским: вызовет восхищение у нищих певцов и городского сброда… Но зачем Эрвин лично сунулся в столицу? Ему следовало послать на убой вассалов, но не лезть в петлю самому. Очень глупый поступок, вызванный детским желанием прославиться, утвердить себя и кому-то что-то доказать. Я исключаю, чтобы такой поступок мог совершить хитрец, придумавший все, названное выше. Напрашивается ясный вывод: Эрвин — чья-то марионетка, серповая фишка. Некто значительно более изощренный нашептывает ему планы, вертит им, направляя в ту или иную сторону. Минерва видит Галларда Альмера в роли кукловода. Но это исключено: разум приарха слишком закостенел и неповоротлив, чтобы выстроить подобную игру. Генри Фарвей подошел бы лучше. Но он был до странности не подготовлен к нашему прибытию. Кукловоду следовало бы предвидеть наши ходы…

Менсон встал и подошел к письменному столику. Недолго поборолся с Пылью за контроль над рукою, сдался и взял нож. Другой рукой схватил лист бумаги. Согнул его, разрезал ножом надвое. Бумага издала тихий треск.

— Волнуешься?.. — спросил Адриан. — Да, у нас есть повод для волнения. Ведь мы не имеем понятия о третьем участнике партии. Это может оказаться и вовсе не лорд, не землеправитель, а кто-нибудь из нашего же окружения. Министр. Придворный. Генерал. Начальник протекции… Мы даже не знаем его целей. Хочет ли он лично занять престол, ослабив нас руками Эрвина? Либо усадить на трон северянина, а самому остаться кукловодом при императоре? Либо добиться нашей победы и получить от нас крупную награду? Например, земли кого-нибудь из тех, кто лишится головы, как мятежник… А может быть, кукловод — вассал самого же Эрвина, который просто добивается его гибели, чтобы овладеть герцогством?..

Шут ходил взад-вперед по салону и резал бумагу, роняя клочки на ковер. Никто не замечал его. Уже дважды он прошел в ярде от Адриана, и стражники даже не шелохнулись. Пыль заставила его примериться, рассчитать движение руки, наметить точку на шее владыки. Идеальным будет такое движение: пройти мимо Адриана ему за спину, развернуться, двинуться назад, и, поравнявшись, ударить. Владыка ничего не увидит, поскольку не следит за шутом. Лазурные увидят, но не успеют добежать.

— Но, Менсон, есть одно утешительное обстоятельство: скоро мы узнаем кукловода. Я намереваюсь захватить Эрвина живым. И он скажет нам все. О, да! Быть может, он не понимает, что является марионеткой. Вероятно, кукловод не прямо указывает ему, а тихо нашептывает советы, подкидывает мысли. Но, так или иначе, Эрвин знает этого человека и скажет нам.

Утопая подошвами в ковровом ворсе, Менсон прошел за спину владыки. Кленовый листок на поверхности болота… Менсон обеими руками вцепился в него, пытаясь хоть на дюйм подняться над трясиной.

Я пойду спать!

Нет, нельзя.

Живот болит! Владыка, отпусти меня!

Нельзя.

Обернись!

Нет.

А-аааааа!

Нет.

Ничего нельзя. Не вымолвить ни звука. Только треск разрезаемой бумаги.

Он повернулся, увидел затылок Адриана. Владыка разглядывал чашку в своей ладони, задумавшись о чем-то.