Роберт Беннетт - Нездешние

Быть может, это croisé [8]?

Успешный ли? Удалось ли выбить противника из равновесия?

Небо содрогается, над городом повисают два солнца – одно большое и розовое, второе маленькое, кроваво-красное, как воспаленный глаз.

Выпад.

Снова содрогаются небеса: опять ночь, в небе восемь лун разных цветов и размеров. У некоторых кольца, у других собственные крошечные спутники.

И новый выпад. Опять содрогаются небеса: теперь их наполняет холодный, ледяной туман, и вокруг города больше нет гор – только голубые стены льда, словно долина перенеслась в Антарктиду. Но среди ледяных плит – здания или колонии: тяжеловесные, серые, выглядящие древними постройки невиданной на земле архитектуры.

Отчаянный встречный выпад. Снова дрожат небеса. Льда больше нет, нет и тумана, над городом черно, непроглядно черно: ни лун, ни звезд, ни солнц, ни туч. Ничто. Бездна.

Выпад и – как будто – тушé?

Фонари Винка медленно загораются, словно кто-то повернул рубильник. Улицы заливает белое дрожащее сияние. От множества фигур, застывших во дворах, протягиваются длинные тени – как от столбов изгороди.

Возможно, это попытка выйти из боя?

И тут же серия вспышек на юге городка – словно беззвучный фейерверк, и фонари гаснут, и мир погружается в темноту.

Туше. Туше.

(В темноте Мона ощущает пожатие маленькой руки. Ее заставляют пригнуться, и голос шепчет в ухо.)

– Вы знаете, что дикарь в Винке?

– Да, – тоже шепотом отвечает Мона, – знаю.

– А где , знаете? – спрашивает Парсон.

И Мона внимательно выслушивает его слова.

В черной бездне над Винком возникают голубые проколы. Они вспыхивают ярче магния, и небо медленно освещается вновь.

В этом свете становится видно, что бой продолжался и в темноте, и в безмолвии: к примеру, по всем улицам и даже сквозь некоторые дома проросли большие, перекрученные, на диво мясистые деревья: асфальт и фундаменты смяты, как бумага, целые лужайки и скверы превратились в заплаты вулканического стекла, на западной окраине Винка косо громоздится пятигранная базальтовая колонна, а земля между бойцами – гигантом на юге долины и Первым на южной окраине – стала пузырящимся, зловонным болотом.

Первый, хоть его и трудно рассмотреть, выглядит усталым. Прежде он стоял столбом, теперь клонится ивой в бурю. Гигант, пусть ему и помешали вступить в Винк, не выказывает признаков утомления и вовсе не выглядит ни раздраженным, ни разгневанным: для него это забава, игра, не более того.

Гигант холодно озирает Первого и снова склоняет голову к плечу. И по всему городу взлетают огненные кольца – словно в улей, населенный миллиардами шершней, угодили камнем.

И все, стоявшие на улицах и во дворах, разом поворачиваются и маршируют на Первого.

Гигант клонит голову в другую сторону. Первый приобретает некоторую телесность: рябь воздуха обращается чем-то вроде серой пленки, пусть и довольно прозрачной. Первый оборачивается к наступающим на него братьям и сестрам.

Гигант снова склоняет голову, и толпа несется вперед.

Первый взмахивает перед ними мерцающей рукой: «Нет, нет, не надо!» Они не обращают внимания. Первый, мигнув, словно подтаивает с одной стороны, будто ускользает, пытается уйти. Но пальцы гиганта вздрагивают, и Первый натыкается на невидимую стену.

Новая попытка переноса сталкивается с тем же препятствием. Мать заперла его.

Толпа: люди и еще множество, множество детей – роем окружают Первого. Они замыкают его в кольцо, ковыляют к нему по черному болоту.

И без единого слова кидаются в атаку.

Мистеру Первому, естественно, в Винке невозможно убивать братьев и сестер, как и они не могут его убить: так они условились, прежде чем поселиться в этом новом доме, и уговор связывает их как закон природы. Но братья и сестры стремятся не столько убить, сколько удержать, они хватают его за невидимые конечности и притягивают к земле. Первый силен и некоторое время сопротивляется, но их слишком много, и он, взревев от ярости, падает на колени. Они громоздятся ему на плечи. Он клонится вперед, падает.

Гигант приближается. Он склоняется над распростертым Первым, в его движении неуловимое самодовольство: «Ну, видишь теперь, до чего доводит такое поведение?»

Взвыв, Первый пытается встать. Но люди – их, кажется, несколько сотен – громоздятся кучей и заваливают его снова. Первый стонет, плачет, вопит.

Гигант, подогнув колени, протягивает к нему руку.

Когда его пальцы готовы коснуться лежащего, над Винком разносится вопль: