Абрахам Меррит - Корабль Иштар (сборник)

Он опять хохотнул. В следующее мгновение его уже не было в комнате.

Я прошел в гостиную и погасил тусклый свет. Пожалуй, впервые с тех пор, как я попал в лапы Сатаны, у меня стало легко на душе, исчезли уныние и подавленность. Словно мы приоткрыли дверь… Дверь, через которую можно бежать.

Я крепко уснул. Один раз я проснулся среди ночи - мне почудилось, что рядом со мной стоит Сатана и смотрит на меня. Может быть, это был только сон. Но, возможно, он действительно заходил, чтобы разрешить оставшиеся сомнения. В этом случае мой сон должен был успокоить его: так мог спать только человек, которому не о чем беспокоиться. Я не стал терять времени на раздумья - и тут же снова уснул.

Следующий день прошел довольно быстро. Я встал рано. Когда я одевался, зазвонил телефон. Это был Конзардине. Он передал, что Сатана выразил пожелание, чтобы я после завтрака отправился на яхту. Он, Конзардине, будет меня сопровождать.

Значит, никаких изменений в планах не произошло. Я по-прежнему годился для роли пирата.

Когда я вошел в зал, где был сервирован завтрак, Конзардине уже ждал меня. Завтракали мы вместе. Мне страшно хотелось узнать что-либо о Кохеме. Но я не задавал вопросов, а Конзардине тоже не вспоминал о нем. Болтая о том о сем, мы спустились к ожидавшей у берега шлюпке. С молчаливого согласия никто из нас не вспоминал о вчерашнем разговоре. Содержание этого разговора, должно быть, более всего занимало мысли Конзардине, впрочем, как и мои. Однако ничего нового мы пока не могли добавить. Он обрисовал свою позицию достаточно ясно.

Ожидавший нас катер сразу помчался к «Херувиму». Внутри яхта была так же прекрасна, как и снаружи. Капитан был приземистый, коренастый, широкоплечий ньюфаундлендец. Он представился мне капитаном Морриси. Возможно, это было его настоящее имя, которое ему дали родители, а может быть, и нет. Скорее второе. Он был прирожденным пиратом. Сотню лет назад он плавал бы под «Веселым Роджером». Первый помощник показался мне очень мрачным парнем откуда-нибудь из Аннаполиса. Команда состояла, на мой взгляд, из самых крутых ребят, которых когда-либо воспитывал Морской корпус.

На борту яхты царила строжайшая воинская дисциплина. В машинном отделении она достигала своего апогея. Машины, выполненные по специальному заказу, были просто чудо. Они настолько заинтересовали меня, что я не заметил, как подошло время ленча. Я не ошибся в капитане Морриси. Он развлекал нас историями о контрабандных перевозках оружия и спиртных напитков, которыми он активно занимался до того, как познакомился с Сатаной. Для плаваний под черным флагом он опоздал родиться на целых сто лет, поэтому проявлял бешеную активность по отношению к тому, что попадалось под руку сейчас. Но хотя капитан и был в душе пират, он мне понравился.

Когда мы вернулись во дворец, я нашел у себя вызов Сатаны. Полный дурных предчувствий, я отправился к нему. К счастью, ничего плохого не произошло. Я никогда еще столь очаровательно не проводил время. Всего - два часа, но каких! Я посетил личные апартаменты Сатаны, его сокровенное хранилище самых прекрасных вещей. Я не могу даже начать описывать ни то, что я там видел, ни атмосферу больших и малых залов, где наслаждалась эта необыкновенная, темная и чуждая мне душа. Все они были храмами, где в настоящих осязаемых и видимых вещах воплощался тот мистический, не поддающийся определению вечный дух, которому всегда поклонялось человечество и который оно всегда пыталось покорить, дух, называемый красотой.

Здесь Сатана был совершенно иным. Он преобразился - ни издевок, ни насмешек ни в словах, ни во взгляде - сама предупредительность и кротость. Он говорил только об окружавших нас сокровищах. Я понял, что он любил красоту гораздо больше, чем власть, что власть для него только способ получать красоту. Пусть он и не был настоящим дьяволом, он чувствовал красоту лучше любого человека, живущего на земле.

Я ушел от него совершенно околдованный. Мне пришлось бороться с предположением, что виденные мной вещи оправдывают те средства, которыми он их добывает. Как бы глупо это ни звучало, но я чувствовал себя чрезвычайно виноватым в том, что задумал против Сатаны. С большим трудом я сдержался, чтобы не сознаться ему во всем, не отдаться на его милость, не поклясться ему. Я думаю, только мысль о Еве остановила меня.

Возможно, это и была его цель. Но снова и снова мне пришлось убеждать себя в необходимости убийства Сатаны. После того как я ушел от него, у меня вызывала отвращение даже сама мысль о том, чтобы пойти против него. Я могу сказать тому, кто сочтет это плачевной слабостью, что если бы ему самому довелось пройти сквозь эти волшебные чары, послушать идущий от сердца рассказ Сатаны о собранных им чудесах, он перестал бы думать о смерти этого то ли человека, то ли дьявола.’