Carbon - Ключ от магии, или Нимфа по вызову [СИ]

— А жаль, — покачал головой старый садовник, — Тут же, наткось, как вы уехали, такой, понимаешь, переполох приключился, все одно кота в мышатню запустили!

— Что-то случилось с гра… хм… с семьей? — насторожился я.

— Да не, с господами-то всё в порядке, дай боги им здоровья, живы все, — дядька Крат махнул рукой куда то в сторону замка, — Мамка ж ваша приехала! Искала вас!

— Ма-мамка!? — опешил я, — Какая мамка?!

— Какая-какая, — заворчал старик. — Так ваша ж, первая жена ж вашего батюшки, магния которая. Носилась тута по всему замку, графа ругала страшными словами, магическими, мачеху вашу, прости осспади, едва не затоптала, бедную… тыкала в нос каким-то договором, шарами огненными грозила. Ажно вся дворня по тую пору попряталсь, кабы она молнией не пришибла сгоряча… А потом искали вас, долго…

Мое совершенно ошарашенное молчание было прервано сдавленным кашлем, раздавшимся из за спины. В этом чиха-хрюканье слишком явно пряталось нездоровое веселье. Я обернулся и возмущенно посмотрел на красную от натуги Поль, усиленно делавшую вид, что она вовсе не ржет, как лошадь, а просто поперхнулась. Засранка!

Полина.

И эта наглая носатая морда рассказывал мне, как к нему тут все равнодушны, и вообще… такие рожи корчил. Прямо не родственники, а гестаповцы с ружьем.

Впрочем, насколько я поняла, умотал Шон из родных пенатов на самом пике юношеского максимализма, плавно выползшего из подростковых комплексов на тему «меня никто не любит». Знакомая история, и на самом деле я рада, что все обстоит с точностью до наоборот.

И Шон рад, причем настолько, что вид у него откровенно прибабахнутый. Я даже простила ему шутку с «невестой» и все его зверские рожи, которые он мне корчил по дороге, чтобы я не смеялась.

Ну а потом мы добрались до замка, миновали ворота и попали… попали. В толпу. Из которой величественно выступил здоровенный дядька с Шоновскими глазами, сурово осмотрел блудного потомка с головы до ног, нахмурился… и сграбастал сына в охапку, да так радостно, что как бы ребра не переломал.

Глаза Шона стали ещё в два раза больше, чётче показывая семейное сходство, он приглушенно что то пискнул и несмело похлопал мужчину по спине.

— Вернулся… бродяга! Вернулся!

— Я… это….- попытался что-то сказать Шон, но граф с грустной улыбкой отрицательно помотал головой, отпуская сына из медвежьих объятий.

— В дом пойдем, не стоит разговаривать, стоя на пороге. Иди, матери… Ольене на глаза покажись, да невесту представь. Она захворала немного, но скорее от радости, чем от горя.

Шон как-то несмело оглянулся на меня, я мысленно пожала плечами и взяла предложенную руку. Черт знает… ни в какой замуж я не собираюсь, но почему-то приятно… очень.

Ну а внутри просторного и совсем не средневекового по удобствам замка блудного дурня сначала полили светлыми женскими слезами, потом затискали самыми разными людьми, от рыдающей мачехи, до, как я поняла, нянюшек и кормилиц, обхлопали по спине и плечами другими людьми — понятно, мужчинами. Заодно и нам с Каролем перепало от родственных щедрот.

А потом нас потащили за стол и я поняла, что здесь-то нам и придет конец, потому что вся счастливая Шонова родня горела нездоровым желанием запихнуть в подвернувшихся невовремя дорогих гостей примерно годовой запас продуктов разом.

Но это я, конечно, ворчу и преувеличиваю. На самом деле все было здорово, очень весело, душевно и… тепло. Не знаю, может быть потому, что я ожидала совсем другого от семьи Шона — особенно когда замок увидела. Все же графы, как оказалось, владетели, и все такое.

Нет, они и были графской фамилией — с безупречными манерами, идеальной осанкой, негромкой радостью… но такой искренней! Вот жеж дурень носатый, ведь это видно — и какими глазами смотрит на блудного сына сидящий во главе стола мужчина с чеканно-красивыми чертами лица и седыми висками. И как тихо, но безумно рада его жена — мачеха Шона, которая, подозреваю, вовсе не считала старшего сына чужим… и появившийся вскоре после того, как нас усадили за стол, до смешного похожий на Шона парень, которому разве что знаменитого носа не хватало для того, чтобы парней можно было назвать близнецами — он тоже светился жарким ликованием сквозь безупречно-сдержанные манеры.

Что уж говорить о слугах — даже нам с Каролем, чужим вообще-то людям, перепадало такое море любви и заботы, что это даже вводило в легкий ступор, и наверняка напугало бы, если бы все не было таким… настоящим и немножечко как будто хмельным.