Александра Лисина - Ходок

В лагерь Стрегон вернулся еще более растерянным и озадаченным, чем уходил. Вопросы роились в голове, как голодные муравьи — многочисленные, важные и суетливые. Причем за последние пару часов их стало в несколько раз больше, чем раньше.

Под недоумевающими взглядами побратимов он молча перекусил, беззастенчиво опустошив котелок до самого дна. Услышал возмущенный вздох Лакра и почувствовал неодобрение остальных, но только отмахнулся: Белик все равно не притронется. Кусок пирога, оставленный для них обоих, наемник, правда, не взял, зато неожиданно задумался, по какой причине мальчишка старается не приближаться к людям.

С едой все ясно — любит свежее и пойманное своими руками; отказывается от угощения только по той причине, что не желает быть нахлебником; ест редко, но помногу, если судить по количеству жарившегося на костре мяса, и при этом отчего-то не желает, чтобы о его странностях знали посторонние.

Ночи он тоже проводит в одиночестве — то ли по той же причине, по какой взвился намедни из-за прикосновения, то ли вообще привык быть один. Еще он ловок и силен, чего с виду даже не скажешь. Руки у него худые, но поразительно крепкие, словно стальные пруты. Пацан совсем не боится рисковать. В лесу чувствует себя как дома. Спокойно ориентируется на местности, отлично зная такие редкие в здешних краях местечки, как тот схрон или особо защищенная полянка, где им довелось однажды остановиться.

Он очень неглуп, хотя зачем-то постоянно паясничает. Остер на язык, не лезет за словом в карман. Неплохо знает историю этих мест, особенно то, что касается Диких псов. Явно благоволит Гончим и уважает их. Как всякий воин, ценит и признает хорошее оружие. Ножами владеет, вероятно, с не меньшей ловкостью, чем ложкой. Насчет остального пока неясно — он очень скрытен. Но не зол по природе, хотя временами умеет быть невероятно жестким. Имеет очень странных и влиятельных друзей среди людей и нелюдей, но зачем-то ищет уединения. Способен на преданную дружбу. Однако редко бывает по-настоящему откровенным и за внешней бравадой умело скрывает какую-то давнюю, отнюдь не притупившуюся с годами боль, которая временами сводит его с ума.

И эта флейта… Стрегон никогда прежде не слышал, чтобы на ней кто-то так играл. Даже проведя немало времени среди перворожденных, не раз слушая, как играют наученные этому трудному искусству человеческие барды, внимая игре эльфов, смертных, полукровок, он и подумать не мог, что одной мелодией можно выразить так потрясающе много. Свою боль. Сомнения. Печаль… Белик умел открывать в музыке свое сердце и умел тронуть чужую душу так, как это ни у кого и никогда не получалось. Не зря даже взбудораженный Курш благоговейно притих, когда над водой полилась мелодия эльфийской флейты. Не зря бросил вожделенное мясо и с немым обожанием следил за тонкими пальчиками хозяина.

Стрегон и сам долго не мог прийти в себя. А неловко пошевелился только тогда, когда последние ноты уже отзвучали, а встряхнувшийся Белик решительно встал.

Конечно, нельзя лишать человека права на тайну. Нельзя заставить его признаться в том, во что он не желает посвящать чужаков. И нельзя насильно вызвать чье-то доверие.

Стрегон уже успел убедиться: Белик, если не хочет чего-то делать, никогда не станет, как бы на него ни давили. Но в то же время если решил, то уже не отступится. И не важно, чем это будет грозить ему самому. Не важно, каких трудных решений это потребует. Ясно одно: он никогда не бросает слов на ветер и не обещает того, чего не сможет выполнить. Умело прячет свою настоящую суть под маской дурашливого сорванца, искусно играет на чужих чувствах, охотно изучает других, испытывая при этом какое-то необъяснимое удовольствие. Но сам настойчиво держится в стороне. Не доверяет, не ищет дружбы, не стремится оказаться ближе, чем может себе позволить. И это, как ни странно, вызывает смутное желание все изменить. Как молчаливый вызов. Как брошенная на землю перчатка. Аромат древней тайны, который дразнит чуткие ноздри и вынуждает стремиться вперед. Заставляет не обращать внимания на едкие речи, прощать дерзости, закрывать глаза на подколки и вызывает невероятно острое, ничем не объяснимое желание понять, почему так происходит.

Стрегон задумался настолько глубоко, что на какое-то время выпал из реального мира. И даже когда из-за дальних деревьев выступили три молчаливые фигуры, закутанные в длинные плащи, он не сразу сообразил, что наконец-то дождался тех, ради кого отправился в столь долгое путешествие. А пришел в себя лишь тогда, когда вернувшийся Белик с извечным недовольством в голосе бросил: