Александра Лисина - Ходок

И Стрегон, ошеломленно слушая побратимов, снова, как наяву, увидел чужую руку, вытащившую его из тьмы, а на ней отчетливо виднелся необычный рисунок: узкая темная полоса, протянувшаяся поперек левого запястья…

Белка вернулась точно минута в минуту, чтобы выдернуть побратимов из тайного места. Но заходить под ели не стала: просто оглушительно свистнула. Спустя пару секунд оттуда выбрался сытый и довольный до жути Курш, а за ним, почти не задержавшись, шестеро ее спутников, на лицах которых на этот раз не было ни раздражения, ни злости.

— Кхм, — удивилась она. — Наконец-то я начинаю верить, что вы шустры настолько, насколько о вас говорят. Даже пинать никого не пришлось! Я поражен. Лакр, не смотри на меня, как голодный южанин — на устрицу, моя раковина тебе не по зубам.

— А я нож возьму, — не стушевался ланниец.

— Думаешь, поможет?

— Не думаю — знаю. Только для устрицы ты больно шустро бегаешь. Прямо не устрица, а благородная креветка.

— А я — вкусная креветка, — внезапно усмехнулась Белка. — Самая вкусная в мире, но и редчайшая. Можно сказать, единственная. Вот и приходится приспосабливаться, чтоб не сожрали. Неужто не знаешь, что чем ценнее добыча, тем труднее ее поймать?

Ланниец пренебрежительно фыркнул.

— Да что в тебе есть-то? Мяса шиш — больно тощий, косточки птичьи, язычок змеиный… тьфу, да и только. Разве что эти самые косточки обглодать, но и то если голод совсем замучит.

Белка, не выдержав, звонко расхохоталась:

— Гениально! Рыжий, ты не будешь против, если я эльфам слово в слово перескажу? Это прозвучит как отменная пощечина их дурному вкусу и навязчивости! Можно, а? Мне ужасно понравилось!

— Да пожалуйста, — слегка растерялся он. — Только при чем тут эльфы?

Она только рассмеялась громче:

— У-у-у… ну и морды у них будут! Курш, представляешь? Как только такой красавчик подойдет и рот откроет, мы ему сразу в лоб! А потом еще ногой под дых! Никто не устоит! Я тебе обещаю!

Курш вместо ответа ткнулся носом в ее макушку и с нескрываемым наслаждением зарылся мордой в короткие волосы.

— Кыш! — тут же возмутилась Белка, шлепнув скакуна по ушам. — Мне только тебя не хватало отгонять! Курш, накажу! Ты ведь знаешь: я предупреждаю только один раз!

Грамарец разочарованно вздохнул, успев напоследок втянуть аромат эльфийского меда, и отвернулся: знал, что насчет этого хозяйка не шутила. Жалко, конечно, что она так редко позволяла ему играть со своими волосами. И еще больше жаль, что красивые зеленые огонечки в ее глазах появлялись только тогда, когда она сильно рассердится. Они такие чудесные… яркие, дивные… Курш мечтательно заурчал. И урчал все время, пока Гончая забиралась в седло, извиняюще гладила его по холке, а потом неловко отворачивалась от горящих обожанием глаз, в которых всегда, с того самого дня, как он впервые их открыл, светилась неподдельная, очень нежная и удивительно трепетная забота.

— Поедем, а? — тихонько попросила Белка, когда грамарец зачарованно вздохнул. — Нам с тобой еще пару часов осталось, и я не хочу, чтобы этому что-то помешало. А потом я тебе сыграю, ладно? Дома. Но столько, сколько захочешь, идет?

Курш восторженно взвизгнул, не веря собственному счастью. Закружился на месте, заплясал, замурлыкал, словно огромный кот, получивший от хозяйки крынку вкуснейших сливок. А когда Белка понимающе рассмеялась, вдруг сложился чуть ли не пополам и без особого труда положил морду на ее маленькое колено, глядя снизу вверх так, как только может смотреть влюбленный ребенок.

— Иди, — ласково пощекотала она мягкие ноздри. — Давай, а то на нас и так все косятся. Я же обещал — значит, сделаю. Как только доберемся, на охоту тебя отпущу, а потом, как с делами решим, побалую.

Под непонимающими взглядами грамарец согласно фыркнул, наконец отвернулся и бодрой трусцой двинулся на северо-восток, постепенно забирая к излучине Мертвой реки, где с ними условился встретиться неведомый наниматель. Им осталось совсем недолго — всего полтора часа неторопливым шагом или пятнадцать с половиной минут его лучшим галопом. А потом… потом у него будет много-много минут самого настоящего счастья, потому что хозяйка согласилась поиграть ему на эльфийской флейте.

Он так и бежал вперед, плавая в чудесных розовых мечтах, не обращая внимания ни на мелькающие по сторонам деревья, ни на негромкие разговоры людей, ни на проскочившего перед самым носом кролика, возбужденно сопел, восторженно мурлыкал и часто-часто сглатывал невольно набегающую слюну. Иногда сбавлял скорость, если добродушно подтрунивающая Белка просила подождать остальных. А едва впереди забрезжил долгожданный просвет, вдруг издавал такой устрашающий полурев-полувой, что даже слышавшие его два дня назад наемники невольно передернули плечами.