Анна Алакозова - Исправить все. Мирриэль [СИ]

— Прощай, учитель. Я буду помнить все твои уроки. Ты заменил мне отца. Обрети же покой, пусть в мире пройдут отведенные тебе дни.

Он открыл глаза и посмотрел на меня совсем так же, как когда-то, когда я был мальчишкой. В его взгляде была забота, нежность, доброта и понимание.

— Кален, мальчик мой. Что ты здесь делаешь. Тебе не место здесь. Твое время еще не пришло, ты еще совсем молод. Или это опять воспоминание… Мальчик мой, — в глазах его стояли слезы, — ты — самое светлое мое воспоминание. Прости меня, за то, что я обрек тебя на такую жизнь, ты не заслужил этого. Я отобрал у тебя жизнь… Прости меня, сынок.

— Морган, я не видение. Я здесь, я пришел проститься.

Он сморгнул слезы и сел.

— Тебе не стоило сюда приходить, ученик.

— Я уже вырос, Морган, я сам уже могу быть учителем. Теперь я сам решаю, когда и куда мне идти.

— Я знаю, Кален, знаю. И мне больно от этого знания. Мне не следовало забирать тебя из дома, не следовало, это моя вина, но мне так хотелось… иметь сына, — он смотрел мне прямо в глаза. — Прости мне эту мою прихоть, я принес твою жизнь в жертву своей мечте. Прости меня

— Мне не за что тебя прощать, Морган… — глядя на него я понял, что он ждет не своего имени, что он ждет от меня другого и улыбнувшись поправил сам себя. — Отец.

Слезы потекли по его щекам, и он крепко обнял меня. Я тоже обнял его за плечи стараясь сдержать свои чувства, чтобы он мог мной гордиться, чтобы он увидел, как хорошо он меня воспитал.

— Ты вырос, сынок. Я очень рад, что ты зашел проститься со мной. Я хочу чтобы ты знал как я горжусь тобой, как я счастлив, что мне выпала радость быть твоим наставником. Я взял тебя мальчиком, а теперь ты уже мужчина. Это наполняет мое сердце радостью. Запомни, сынок мое последнее наставление: не верь россказням, что иного выхода нет, что все мы оканчиваем так, как я. Сынок, я знаю тебя, я растил тебя, я видел твою силу, ты сможешь совладать с этим, ты справишься, ты должен вернуть свою жизнь, которую я похитил у тебя. Найди ее и отрекись от ордена. Это все в твоих руках. Выполни же мою последнюю волю, Кален. Я не хочу так умирать. Я знаю, что твой кинжал при тебе, окажи мне честь, сынок, прерви эти страдания. Я бы не просил тебя, но боюсь, что мне уже не справиться с тобой, и отобрать кинжал силой у меня не получится поэтому просто дай мне его, сынок…

На этом период его ясного мышления окончился, взгляд помутнел, исчезла доброта из глаз, в них заплясал огонь безумия. Он начал нечленораздельно кричать и вырываться из моих рук. Он выкрикивал имена и проклятия, а потом осел на пол и из уголка его рта потекла слюна. Жалость переполняла меня, но я встал и вышел из камеры, закрыв за собой дверь. Я уже сделал несколько шагов в сторону выхода, когда услышал за спиной его окрик.

— Кален, не бросай меня здесь.

Я быстро вернулся к окошку.

— Спаси меня, сынок. Подари мне покой…

На этом рассудок опять его покинул. Я колебался некоторое время. Но это была его воля, он просил меня. Он никогда не просил меня ни о чем, лишь учил и наставлял, исполняя при этом мои просьбы без раздумий. Это была та малость, которой я мог ему отплатить за все добро, что он сделал для меня. Я распахнул дверь. Несчастный безумец, заменявший долгие годы мне отца, ползал по полу пачкая ковер слюной и рвотой. Когда я подошел он встал мне на встречу и хотел прыгнуть на меня, но я увернулся, он сам меня учил, но теперь уже не помнил об этом. С легким шелестом кинжал вышел из ножен. Я смотрел на него и понимал, что так будет лучше. Легким обманным выпадом я его спровоцировал и когда он приблизился я ударил его в грудь, в самое сердце, прерывая жалкое теперь существование, даря ему легкую смерть… и вечный покой. В последний момент взгляд его прояснился и он, улыбнувшись, едва заметно кивнул, в знак благодарности. Потом жизнь покинула его тело. Я уложил его на кровать. По моим рукам текла его кровь, согревая их в этом холодном безжизненном подземелье. Я вышел и больше не оглядывался. Дежурный даже не повернулся, когда я проходил мимо. Я вышел на свежий воздух. Холодный осенний ветер гулко завывая в каменных стенах цитадели заглушил мой крик. Я упал на колени и предоставил возможность косым потоком дождя, низвергающимся с небес смывать кровь с моих рук, с моей одежды, унося ее бурым потоком.

На следующий день во дворе цитадели полыхал погребальный костер. Никто не сказал мне ни слова, хотя мой кинжал так и остался в груди учителя. После церемонии, командор отдал мне кинжал.